Случай в Кропоткинском переулке

Говорившего звали Дмитрий Исаев, но здесь он был известен всем как Верстак. Он был из тех, кто умел находить общий язык со многими, вёл почти незаметное существование, на скандалы и ссоры не нарывался, хотя временами его желание угодить вызывало у некоторых зэков приступы бешенства. Тогда Верстаку доставалось по полной программе, о чём свидетельствовали четыре отсутствовавших передних зуба и наполовину откушенное правое ухо, имелись у него и шрамы на животе, но он почему-то стыдился их, никому не рассказывая об их происхождении.

Асланбек относился к Верстаку с доверием. В самом начале своего срока Тевлоев был сильно избит контролёрами и несколько дней отлёживался в санчасти; там он повстречал впервые Верстака. Маленький лысый мужичок нежно ухаживал за ним, кормил с ложки, угощал куревом, которое он всегда умудрялся где-то достать, и колбасой, выигранной в карты. У Тевлоева сложилось о Верстаке впечатление как о человеке неназойливом, умевшем вовремя помолчать и послушать, и вовремя вставить нужное слово; иногда Верстал казался ему мудрейшим из мудрейших, он вызывал ощущение надёжности. Трудно было поверить в то, что Верстак осуждён за убийство родной сестры, которую он сначала изнасиловал, а затем задушил.

Асланбек доверял Верстаку и делясь с ним тайнами своей жизни, поведал ему о многом, но о своём золоте так и не рассказал. До тех пор пока о золоте никто не знал, оно служило Тевлоеву своего рода маяком, который вселял надежду на лучшие времена. Но в тот день, когда лейтенант Юдин впервые рассказал Тевлоеву о том, что про золото знал КГБ, Асланбек потерял душевное равновесие. Дважды после этого он сидел в ШИЗО, но Юдин больше не вызывал его. Асланбек понимал, что лейтенант ждал, хотел, чтобы он сам "созрел". Однако Тевлоев решил не сдаваться. Да и в душе всё-таки теплилась надежда, что нового срока удастся избежать. Он вёл себя примерно, хотя время от времени его втягивали в драки, и он знал, что драки были спровоцированы.

Так минул месяц.

А вчера утром хрипящий репродуктор объявил, что в колонии будет проводиться дезинфекция и что в связи с этим все матрасы следовало вынести в свёрнутом виде на улицу. Ожесточённо матерясь, заключённые вышли из бараков, неся с собой своё нехитрое добро.

Через час Асланбека вызвали в оперчасть.

— Ну что, Тевлоев? Как же так? — посмотрел на него капитан Терентьев. — Разве так можно?

— Что такое, гражданин начальник? Разве я сделал что?

— Вот что у тебя нашли в подушке, — Терентьев показал на лежавший посреди стола нож и пакетик с анашой, крошки травы рассыпались по исцарапанной поверхности стола.

Асланбек молчал. Препираться не имело смысла. Он понимал, что нож и анашу подложили ему специально, наверняка по указанию Юдина, но доказать он ничего не мог.

— Зря мы тебя за образцового держали, — Терентьев покачал головой.

Асланбек тупо смотрел в пол и считал тёмные пятна на деревянном полу.

— Срок тебе новый светит. Что ж ты так… И в драки последнее время ввязываешься? Разве на свободу не тянет?

И вот опять ШИЗО.

Асланбек не мог спать. Слова Терентьева не выходили из его головы. Что делать? Надо как-то спасаться. Неужели соглашаться на предложение Юдина о побеге?

Асланбек громко вздохнул, почти застонал.

— Ну что у тебя? Что на луну воешь? — спросил Верстак.

— Кум наш все мозги проел, — Асланбек приподнялся на локте и посмотрел туда, где лежал Верстак. — Чтоб у этого козлиного выродка яйца отсохли!

— Кум? Это кто?

— Да Юдин!

— Ах этот! Да, говнистое чмо, — Верстак ухмыльнулся, — он тут у многих кровушки попил… А чего он к тебе-то прилип, что у него за шило в заднице? — Верстак говорил шёпотом, но голос его был хорошо слышен. — Он ведь тебя часто вызывает. Народ даже поначалу поговаривал, что ты стукач.

— Знаю, что поговаривали, — мрачно отозвался Тевлоев.

Верстак громко высморкался.

— Может, курнём?

— У тебя есть, что ли?

— Тут хорошими людьми припасено кое-что. На пару косячков каждому вполне хватит, — Верстак залез под нары и зашуршал чем-то, послышался звук выдвигаемого кирпича, посыпалась цементная труха. Судя по всему, там был устроен тайник, где хранилось самое запретное и самое желанное для многих зэков — анаша.

— Верстак, — Асланбек замялся.

— Чего?

— Юдин меня из-за рыжья дёргает всё время.

— Из-за какого рыжья? — не понял Верстак. — Ты, кажись, по бакланке срок мотаешь?

— Я на воле золотом занимался, — начал рассказывать Тевлоев, но голос его звучал нетвёрдо, чувствовалось, что он ещё колебался, открыться Верстаку до конца или нет.

— Ну?

— У нас хорошо дело было накатано. Мы с корешами золотые самородки и песок вывозили из Магадана, а в Ингушетии штамповали из них червонцы.

— Монеты?

— Ну да, царские червонцы. Хорошее дело, спрос большой на такие вещи…

— Так ты мог совсем по другой статье загреметь!

— Мог, только взяли меня на драке, — Асланбек вздохнул.

— Вот те и на! — в голосе Верстака прозвучало искреннее изумление.