Случай в маскараде

Сначала его увезут в морг. К таким же, как он, жмурикам. Инна, без сомнения, будет плакать. Четырнадцать лет вместе, и хороших лет! Шмаков вручит ей раздобытые где-то деньги, плотный конверт, но будет лишь недоволен. Зато горько всплакнет их институтский ученый секретарь, Анна Валерьевна, крупная девушка тридцати пяти лет с вечно пунцовыми щеками, большими детскими глазами, добрая и милая, всегда в темной длинной юбке и светлой блузке. Думать, как она еще гуще покрывается краской и как каплют на стол ее крупные горячие слезы, было приятно. И, конечно, огорчится и будет плакать, совсем по-младенчески, десятилетняя Сашенька. Но ведь был еще Димка. Заплачет ли он? Олег задумался: когда он в последний раз говорил с сыном, родившимся в первом браке? Летом. Они даже съездили в августе на три дня к старым Олеговым друзьям, их сын был ровесником Димки, мальчики знали друг друга с детства. В итоге все они отлично провели время, Димка общался с Федей, Олег с друзьями. Ах, если бы только он выжил! Первое, что сделал бы, встретился с Димой, в их любимой пицце, поговорил. Как его жизнь? Куда он надумал поступать? Олег нащупал мобильник, его здесь, по счастью, не отнимали, и из последних сил написал длинное, очень длинное послание сыну: «Привет. Я в больнице, ковид. Пока жив. Как ты?»

Ответа не последовало. Может быть, сейчас ночь?

Олег снова различил белый потолок, капельницу, громыхали голоса врачей, он почувствовал, как завибрировал мобильный – Димка? Нет, Инна, спрашивала его, что нужно, что передать, он напрягся и написал: все ок, я в реанимации, скобочка-смайлик. Хотел добавить что-нибудь смешное, но слова опять куда-то подевались, а вместе с ними и жизнь, его бесценная жизнь медленно вытекала из него, растворяясь все в той же мышиной реке. Белые халаты снова склонились над ним и никак не могли что-то наладить, они подбирались к его горлу, кто-то предупредил, сейчас будет очень неприятно. Жаркая невыносимая боль резко пробила ему шею. Что вы делаете, зачем? Медсестры начали ругаться друг на друга, междометиями, без слов, что-то у них, кажется, пошло не по плану. И снова острая боль прожгла ему шею, тупая игла вошла в кожу, в плоть, Олег застонал, отключился, а когда вернулся, понял, что ничто уже не имеет никакого значения.

Медсестры, цифры монитора, проводок, трубка теперь существовали отдельно, отдельно от него. Отдельно жил и высокий потолок, и дед на соседней кровати, медсестра пониже и постарше, и другая медсестра, повыше и погромче. Все это было уже только игрой. Их игрой в жизнь, которой у него больше не было.

Ему было нехорошо повсюду, во всем теле, как-то дремотно и тошнотно одновременно. Он дышал подведенным к легким кислородом, и все-таки воздуха не хватало. Как-то они догадались, подошли, что-то поправили, дышать сразу стало приятнее и легче. Олег отметил, что вот теперь ему нигде и никак не больно, только немного на шее, но это не боль, беспокойство, а больше нигде ничего не болело. И подумал с облегчением: смерть – это не больно. Совсем нет. Научились. Он улыбнулся им благодарно. Но никто не ответил ему, да, он ведь сейчас отдельно, хотя кто-то стоял здесь же, врач или медсестра. На мгновение Олег испугался: если он все-таки выживет, как он сможет вернуться в этот мир, ведь теперь он от него прочно отделен.

Исчезновение запахов, вот что было подготовкой. Материальный мир должен пахнуть, плоть обязана благоухать, слабо, сиренью, как шея одноклассницы на выпускном, или вонять, тягостно, гадко, как старое тело. Следом пропадают и вкусы. Олег вспомнил, как рассердился, когда Инна принесла ему кофе. Кофейный гурман, он покупал в любимой лавочке неподалеку от института разные сорта, обязательно свежей обжарки. Смолоть кофе, вдохнуть аромат, сварить в джезве – любимое утреннее удовольствие. Внезапно вместо кофе в чашке оказалась отвратительная горькая жидкость. Не сопоставимая с чаем, горячим чаем с лимоном и медом. Он спросил Инну, что это, не перепутала ли она. В ответ Инна принесла пакет с зернами, тот самый, приобретенный совсем недавно и еще неделю назад душистый, вкусный, с оттенком шоколада и вишни. Но эта коричневая жидкость не пахла, не имела вкуса, была просто теплой дрянью – он не смог сделать и глотка.

Пришла эсэмэска. От Димки. «Держись!» Стикер – желтый сжатый кулак. Олег потянулся ответить и не смог. Медсестра что-то говорила ему, но и ей он не в состоянии был ответить, серый ветер снова потащил его, равнодушный и вечный, толкал прочь, потому что он был только сор, его сдувало в какую-то узкую щель и сдуло, но это оказалась не щель, а все та же, давно знакомая ему река. Он плыл в ней и все-таки видел над собой белое, белое, и никак не мог понять, что же это, и не мог связать это с собой. Никакого «собой» больше не было. То, что когда-то было собой, теперь молча отодвинули в сторону. И положили под полог. Сунули, как ненужную вещь, и теперь оно лежало там в стороне от них всех.

6