Случай в санатории

— Я пойду, — говорит Селезнёва через некоторое время. — Будем дружить?

— Будем, — говорит Жиров. — Дружба сексу не помеха.

Его разбудил звонок Моховикова.

— Извини, что рано беспокою, — сказал милиционер. — Тут по этому санаторному делу неожиданный поворот. Если хочешь, приезжай.

— Выезжаю, — сказал Жиров.

Моховиков был мрачен как туча.

— Только собирался дело закрывать. Короче так, в шесть утра докторша Селёзнева из санатория вернулась домой после дежурства и обнаружила труп мужа.

— Нормально, — сказал Жиров. — Хорошее начало дня.

— Лежал аккуратно возле журнального столика, — сказал Моховиков. — На столике начатая бутылка коньяка и два стакана. На бутылке и на одном из стаканов, кроме его пальчиков, отпечатки, как это ни грустно, директора санатория Рыбина.

— О-па-на! — сказал Жиров. — Продолжили поминки?

— В том-то вся и штука, — сказал Моховиков. — Селезнёва клянётся, что её муж позавчера закодировался от алкоголя. На поминках пил только минеральную воду. После поминок вызвался отвезти Рыбина домой, поскольку его водитель выпил и уехал с сотрудниками на служебном автобусе. Мы свидетелей пока не допрашивали, но не думаю, что Селезнева лжёт.

— А что экспертиза? — спросил Жиров. — Экспресс-анализ ведь уже сделали?

— Сделали. В крови антиалкогольная блокировка, свежайшая, поставлена не позднее нескольких дней, и грамм сто пятьдесят коньяка.

— Что за чушь? — сказал Жиров. — Закодироваться и немедленно выпить. Он же не самоубийца.

— Я его толком не знал, — сказал Моховиков. — Видел несколько раз в посёлке. Так, по виду, нормальный, жизнерадостный человек. Но чужих тараканов, знаешь, не разглядишь.

— Рыбина допросили? — спросил Жиров.

— Мы его задержали. Сразу, по горячим следам. Взяли тёпленьким в постельке. Клянётся, что Селезнев только довёз его в посёлок, в квартиру к нему он не поднимался, коньяка с ним не пил.

— Это было бы действительно глупо — оставить бутылку и стакан с отпечатками, — сказал Жиров. — Рыбин не похож на идиота.

— Я тоже так думаю, — сказал Моховиков. — Экспресс-анализ показал ещё одну странность, в крови есть снотворное, причём снотворное было принято раньше, чем алкоголь. Экспресс, конечно, штука не очень надёжная, подождём для окончательного вывода полный анализ, но, по-моему, подстава.

— То есть усыпили, а затем влили коньяк, — Жиров встал и потянулся. — Топорно, но надёжно. А бутылку с пальчиками оставили, чтобы на Рыбина всё свалить. Типа, деревенские менты умничать не станут.

— Похоже на то, — сказал Моховиков. — Я тебя, что, хотел попросить. Ты следак с опытом, поговори с Рыбиным. Он, конечно, в полной прострации, но, думаю, он понимает, кто решил его подставить. Неплохой он человек — Рыбин, зачем его в тюрьму ни за что ни про что.

— Если только в частном порядке, — сказал Жиров. — Я же в отпуске.

— Давай в частном, — сказал Моховиков. — В кабинете или в камере?

— Лучше в камере, — сказал Жиров. — Камера, она, к откровенности располагает.

— Тогда пойдём, — сказал Моховиков.

Камера предварительного заключения располагалась, в лучших традициях, в глухом и сыром подвале. Пока дежурный открывал тяжёлую дверь и заполнял журнал, Жиров лихорадочно соображал: «Кто? Селезнёва? Она ушла из моего номера около одиннадцати. Она дежурила, маловероятно, чтобы рискнула уехать из санатория. Значит, Уварова. Просто женщина-вамп, Наталья Степановна, вымогатель хирург, возможно, муж. Может, она и со мною поэтому спать не хочет, а то как-то неудобно получается, потрахаться, а потом грохнуть».

— Здравствуйте, Виктор Петрович, — сказал он. — Не самая лучшая обстановка для беседы, но, извините, другой нет.

— Я не знаю, что вы знаете, — Рыбин суетливо посмотрел на углы потолка.

— Не волнуйтесь, — сказал Жиров. — Видеокамер здесь нет в помине, это же Верхнее Белогорье, а не Голливуд.

— Я не знаю, — повторил Рыбин. — Но думаю, что много. Я видел, как вы шептались с Телеуховой, а уж про эту бабушку я быстро всё выяснил. Такая же чокнутая, как и её сестра.

— Я-то понимаю, что вас подставили, — сказал Жиров. — Не уверен, что это захочет понимать судья. Суровая реальность нашей жизни, суды переполнены делами, ни у кого нет ни времени, ни желания разбираться в перипетиях сексуальной жизни не очень молодых людей.

— Вы знаете, сколько от меня требовал этот козёл? — сказал Рыбин. — Пятьдесят тысяч долларов. Где я возьму такие деньги? Но я его не убивал.

— Что вы собирались делать? — спросил Жиров.

— Я собирался сбежать, — сказал Рыбин. — Наташа ведь действительно сумела договориться о месте для меня, не в минздраве, конечно, в московском областном управлении здравоохранения, но тоже неплохо. Думал, похороню её, возьму отпуск, и отвалю с концами. Я так устал от этого бабского курятника.

— Считаете, что решили вам отомстить за связь с Натальей Степановной? — спросил Жиров.

— Думаю, что именно так, — сказал Рыбин. — У нас в результате такой конкретный матриархат получился. Я — всего лишь орудие, ну, сами понимаете, для чего, ни прав, ни голоса.