Мысли кружились у него в голове, словно вспугнутые летучие мыши. Когда, к большому его облегчению, наступило утро, он накормил девочек завтраком, одел их потеплее, после чего велел им забраться в кабину трактора и отвез на сахароварню. Слава богу, там не было ни телефона, ни телевизора, да и риск появления нежданных гостей в такую погоду был не слишком велик. Мика любил каждый дюйм этой земли. Он был плоть от плоти ее. Здесь он был в безопасности. Здесь все казалось вечным, надежным и неизменным. И ему хотелось, чтобы обе его дочки поняли и почувствовали это так же, как понимал и чувствовал он сам.
Спустив их на землю, Мика помог им пробраться по глубокому снегу к огромной груде валунов. Она была тут с незапамятных времен — именно тут прятался он еще мальчишкой, когда хотел побыть один. Вдалеке на солнце поблескивали трубы, тянувшиеся от одного ствола к другому, но здесь их сплошной стеной окружали ели. И оттого казалось, что они внезапно попали на необитаемый остров, отрезанные от всего остального мира.
Одну за другой Мика подсадил дочек на самый верх. Потом вскарабкался следом и уселся между ними, свесив длинные ноги. Мика ничего не говорил — просто сидел, смотрел и слушал. Деревья, обступившие их со всех сторон, были как на подбор — великаны. Пушистые сосны, вечнозеленые тсуги[7] и хемлоки[8], голубые ели, на фоне которых, особенно в тех местах, где их лапы спускались до самой земли, снег казался особенно белым. Часть веток, не выдержавших тяжести снега, сломались, но это почти не бросалось в глаза.
— Господь Бог сам убрал лишние? — спросила Мисси, и Мика кивнул.
— Шшш… слушайте! — одернула их Стар. Лес казался живым — отовсюду, со всех сторон слышалось слабое перешептывание, пересмеивание — он как будто жил своей собственной жизнью, то ли не стесняясь их присутствия, то ли привыкнув считать их своими. Стар повернулась к отцу. Но хотя глаза ее вновь показались ему огромными, теперь в них не было страха — только восторг перед тем, что она называла «шепотом леса» или «снежными песнями».
Все это были любимые словечки Хизер. Ей как-то всегда удавалось удивительно точно выразить словами то, что Мика чувствовал и сам, но был бессилен объяснить. И вдруг он понял: вернется к ним Хизер или нет, она будет по-прежнему жить в их душе… она останется с ними навсегда.
Он промолчал — и даже не столько из-за благоговения перед тишиной, сколько потому, что был просто не в состоянии говорить. Горло ему сдавило, Мику переполняли чувства, которым он и названия-то не знал. Окончательно растерявшись, он постарался проглотить их вместе со вставшим в горле комком, полной грудью вдохнул кристально чистый мартовский воздух и заставил себя ни о чем не думать.
Так они сидели все вместе довольно долго, и Мике казалось, что дочки чувствуют то же, что и он. Наконец, стряхнув с себя оцепенение, он помог им спуститься и спрыгнул сам. Мисси, весело размахивая руками, вприпрыжку помчалась вперед, ловко лавируя между пнями, в то время как Стар, примолкнув, тащилась вслед за отцом, пристально разглядывая что-то у себя под ногами и временами совала нос в щели и дупла, любуясь крохотными обитателями леса.
Мика незаметно поглядывал на них, не спуская при этом глаз с синего шланга, который мало-помалу наполнялся соком. Наконец, окликнув расшумевшихся дочек, он погнал их к трактору и двинулся вниз, к подножию холма. К тому времени, как они добрались до сахароварни, чаны были до краев наполнены свежим соком, казалось, только и ждавшим, когда его станут варить, а дорожка к ней была напрочь забита грузовиками.
Обитатели Лейк-Генри явились варить кленовый сироп.
Поппи добралась до Мики вскоре после появления первого грузовика. Прошмыгнув мимо него, она двинулась прямо к дому, припарковала машину и вместе с Гриффином вытащила огромную коробку чили, за которой они заезжали к Чарли. Однако протиснуться в кухню оказалось настоящей проблемой — она оказалась до отказа забита коробками и кульками с едой. А людей тут столпилось даже больше, чем наутро после снежной бури.
Окинув их взглядом, Поппи почувствовала, как ее захлестывает гордость. Это был
Во всяком случае, на душе у Мики было легко. За какие-то десять минут он улыбался больше, чем за весь последний месяц. В сахароварню он отправился не один, а с целой свитой из местных, чинной вереницей следовавшей за ним. Это была самая забавная часть празднества.