Случайная жертва

Барракуда решила, что пора вмешаться:

– По закону улики нельзя хранить в чьем-то сейфе. Суд должен иметь к ним свободный доступ. – И, поскольку я молчал, ядовито добавила: – Я, конечно, понимаю, почему для вас было так важно, чтобы кассеты исчезли.

В ответ я пробормотал нечто нечленораздельное, из чего при желании можно было выловить такие выражения, как «идиотка несчастная» и «отсосала у Кравица». Курс моих акций среди присутствующих явно скакнул вниз.

– Джош, ты что? – сказал Асулин.

Из чего я заключил, что он не до конца присоединился к силам противника. Айтишник засмеялся, а Кравиц чуть не подпрыгнул от злости.

– Ты вернешь их сюда в течение часа, – взвизгнул он, – или я тебя арестую.

– За что конкретно? – поинтересовался я. – Я их не крал.

– Конечно, крал! Ты единственный, кто о них знал.

– Не считая твоей следственной бригады.

– Значит, ты утверждаешь, что не крал кассеты?

– Именно так.

– Я тебе не верю.

Что-то между нами сломалось. Что-то личное, что касалось только нас двоих. Барракуда продолжала трындеть что-то угрожающее, но я ее не слушал.

– Ты мне не веришь? – спросил я Кравица.

– Нет.

– Я тебе когда-нибудь врал?

– Все когда-нибудь случается в первый раз.

На минуту наступила тишина. Даже молодой айтишник понял, что разговор вышел далеко за рамки проблемы с пропавшими кассетами. Мне хотелось ответить ему какой-нибудь убийственно едкой фразой, но весь мой словарный запас сконцентрировался в одной черной точке, нацеленной Кравицу прямо в грудь.

– Иди на хрен, – сказал я, – вместе со своей полицией.

Я развернулся и вышел из кабинета. Прохромав через коридор, я на пять минут задержался в сверкающем холле, чтобы забрать заявление на нападение русских. Дежурная за стойкой убеждала меня не делать этого, но я молча расписался на бланке, подвинул его к ней и покинул здание. Никто не пытался меня остановить.

Направился я не к машине, а к ресторану «Маргарет Таяр» и занял столик на нависающей над морем веранде. В 1988 году я был одним из 784 «умников», голосовавших на выборах в кнессет за мужа его владелицы – Виктора Таяра. Остальные пять миллионов избирателей, по-видимому, не усмотрели прямой связи между будущим демократии и умением готовить кебаб из тунца с тхиной.

Маргарет, как всегда, сидела у входа в ресторан с пластиковой миской соленой бамии на коленях. Она скользнула по мне взглядом, и вскоре у меня на столике появился холодный лимонад с мятой и каплей арака. Я провел на веранде почти два часа, уставившись на море. За мной охотились громилы Кляйнмана, против меня ополчилась полиция, я искал пропавшую сестру-близнеца, мою любовницу только что взорвали, и я потерял лучшего друга. Идеальное время, чтобы гонять балду.

Когда закатное солнце коснулось поверхности моря, я достал мобильник. Два голосовых сообщения. Первое – от адвоката Генделя. Он приглашал меня к себе в офис, чтобы я получил расчет: «Я сегодня допоздна. Приезжайте, когда вам будет удобно». Второе – от Элы. Она интересовалась, как у меня дела.

Я заплатил за лимонад и поехал к Азриэли-центру. Секретарша Генделя, на лице которой застыло выражение, говорившее «мне не так много платят, чтобы торчать здесь в такой час», без возражений пропустила меня к нему. На вешалке болтался пиджак от Армани, похожий на уснувшего часового, но сам Гендель был бодр и благоухал хорошим парфюмом. Я выглядел бы не хуже, если бы зарабатывал 300 долларов в час.

– Это ужасно! – На протяжении первой минуты нашей встречи он повторил это три раза, имея в виду случившееся с Софи. Я с ним не спорил. Затем он наконец поинтересовался, что у меня с лицом.

– Кляйнман, – выдал я укороченную версию. – Напустил на меня своих псов.

– Вам следовало довольствоваться ролью ее охранника, – невозмутимо прокомментировал Гендель.

Я снова вспомнил Джо из Новой Зеландии. Кажется, только он не знает обо мне и Софи. Надо бы черкнуть ему открытку.

– Мне нужно поговорить с Кляйнманом, – сказал я. – Передайте ему, что я хочу с ним увидеться.

К моему удивлению, он рассмеялся. Не дежурным смешком, а весело и раскатисто, во все тридцать два зуба, прошедших дорогое отбеливание. Отсмеявшись, он взял со стола и протянул мне чек. На мое имя. На всю сумму, причитающуюся мне до конца месяца. Плюс двадцатипроцентный бонус. Я перевел взгляд с чека на Генделя.

– Это должно было вас убедить, – объяснил он.

– В чем?

– Встретиться с Кляйнманом. Я был у него сегодня. Он хочет, чтобы вы пришли. Я говорил ему, что ничего не выйдет. Нельзя сначала подсылать к человеку своих головорезов, а потом приглашать его на дружескую беседу.

– Так вы знали, что он подсылал ко мне своих людей?

– Он мне рассказал.

– Как мило.

– Что именно?

– Конфиденциальные сведения, полученные адвокатом от клиента. Иначе вам грозило бы обвинение в утаивании от полиции важной информации.

Он больше не смеялся:

– Что-то я не заметил, чтобы вы вернули чек.

Я как можно медленнее убрал чек в бумажник. Даже не думай вздрогнуть, мысленно приказал я своей руке. Один намек на дрожь, и я заменю тебя пластиковым протезом.

– Как мне попасть в тюрьму? – спросил я.

– Он сказал, это ваша проблема.