Случайность и необходимость

Биологи не жалуют эту идею не только по научным соображениям. Она противоречит общечеловеческой склонности верить, что в основе всего сущего лежит необходимость, коренящаяся в самом начале вещей. К этому чувству судьбы следует относиться с большой осторожностью. Имманентность чужда современной науке. Судьба пишется одновременно с событием, а не до него. Наша собственная не была написана до появления человека – единственного во всей биосфере вида, способного использовать логическую систему символической коммуникации. Человек – еще одно уникальное событие, которое само по себе должно предрасположить нас против любого антропоцентризма. Если оно уникально, как, возможно, возникновение самой жизни, то до того, как оно произошло, шансы на его возникновение были бесконечно малы. Вселенная не была беременна жизнью, а биосфера – человеком. Наше число выпало случайно. Стоит ли удивляться, если, подобно счастливчику, который выиграл миллион в казино, мы испытываем странные чувства?

* * *

Центральная нервная система

Логик мог бы напомнить биологу, что его попытки «постичь» работу человеческого мозга обречены на провал, ибо ни одна логическая система не может дать целостного описания своей собственной структуры. Впрочем, такое предупреждение было бы немного несвоевременным, учитывая, как далеко мы пока находимся от этой второй границы познания. Как бы там ни было, данное логическое возражение не относится к анализу человеком центральной нервной системы животного. Однако, во‐первых, эта система, как мы полагаем, менее сложна и менее мощна, чем наша собственная, а во‐вторых, сознательный опыт животного всегда был и, несомненно, будет для нас непостижим. Если это так, возможно ли вообще исчерпывающее описание работы, скажем, мозга лягушки? Едва ли. Несмотря на все ограничения, ничто и никогда не сможет заменить исследований человеческого мозга, позволяющих сравнивать объективные экспериментальные данные с фактами субъективного опыта.

В любом случае структуру и функционирование мозга можно и нужно изучать одновременно на всех доступных уровнях в надежде, что эти исследования, очень разные как по методам, так и по непосредственному объекту, когда-нибудь сойдутся в единой точке. Пока они совпадают только в одном: в сложности поднимаемых ими вопросов.

К числу наиболее запутанных и важных относятся вопросы, связанные с эпигенетическим развитием такой сложной структуры, как центральная нервная система. У человека она содержит от одной до десяти тысяч миллиардов нейронов, соединенных между собой примерно в сто раз большим количеством синапсов. Связи существуют не только между клетками-соседями, но и между клетками, достаточно удаленными друг от друга. Выше я уже упоминал о загадке, которую представляет собой механизм морфогенетических взаимодействий на расстоянии, а потому не стану возвращаться к ней здесь. По крайней мере, такие вопросы могут быть сформулированы более или менее четко – в частности благодаря некоторым примечательным экспериментальным работам[62].

Понимание функционирования центральной нервной системы должно начинаться с понимания синапса, ее основного логического элемента. Из всех уровней, доступных анализу, уровень синапса легче всего поддается изучению. Хотя современные методы позволили собрать значительный объем данных, мы по-прежнему далеки от интерпретации синаптической передачи с точки зрения молекулярного взаимодействия. И все же это вопрос первостепенной важности, ибо в нем, вероятно, кроется главная тайна памяти. Некоторое время назад было высказано предположение, что след памяти регистрируется в виде более или менее необратимого изменения молекулярных взаимодействий, ответственных за передачу нервного импульса через синапсы. Эта теория выглядит правдоподобной, но непосредственно не доказана[63].

Несмотря на наше полное невежество в том, что касается фундаментальных механизмов центральной нервной системы, современная электрофизиология, изучающая интеграцию нервных сигналов (прежде всего в сенсорных проводящих путях), дала в высшей степени интересные результаты.