Случайные боги. О людях, невольно ставших божествами

Если раньше колонизаторы в оправдание своего присутствия непреднамеренно становились божествами, то теперь по линиям разлома апофеоза осуществлялся процесс освобождения Индии, в ходе которого заново определялось, кто человек, а кто бог, и выдвигались новые требования о возврате территорий божественности. О Ганди повсюду говорили как о новом, если не последнем, аватаре Вишну. Если раньше он выступал против оккультных махатм Безант и ее англизированного мальчика-бога, называя их уделом элит, то теперь уже боготворили его самого, пусть даже глубоко демократично. Сотни тысяч крестьян отправились в паломничество, чтобы встретить махатму, выстроившись вдоль железной дороги, по которой он ехал в Горакпур. На каждой станции, от Нанкхара до Чаури-Чауры, его приветствовали восторженные толпы – по оценкам, в каждом городе от пятнадцати до пятидесяти тысяч человек. К Ганди относились как к статуе в храме, установленной на крыше железнодорожного вагона, чтобы собравшиеся могли совершить даршан – добиться привилегии увидеть бога и показаться ему на глаза. В своих дневниках его личный секретарь Махадев Десаи вспоминал, что железнодорожные служащие не сразу открывали поезду зеленый сигнал двигаться дальше, чтобы дать всем жаждущим даршана достаточно времени. Когда толпа прижималась лицами к горячему металлу поезда, «некоторые, переполняемые любовью, плакали», – рассказывала газета «Свадеш». «Куда бы он ни отправился, – вспоминал его биограф Д. Г. Тендулкар, – ему повсюду приходилось терпеть тиранию любви» (55).

Когда Ганди тем же вечером вернулся из Горакпура, поклонение ему приняло еще более экстремальный характер; по словам Десаи, «на даршане к тому времени настаивали почти как на неотъемлемом праве». Хотя махатма от дневных трудов очень устал, сторонники его культа так и не дали ему выспаться. «Наше купе начали штурмовать все новые и новые массы народа, – вспоминал Десаи. – На каждой станции крестьяне с факелами и длинными-предлинными посохами в руках – используемыми в качестве дубинок – подходили ближе и поднимали крик, вполне достаточный, чтобы у нас лопались барабанные перепонки». Совершенно отчаявшись, верный помощник выдал себя за Ганди (56), и ярые последователи стали падать пред ним ниц, пытались потереться о него, коснуться его одежды и уйти. На каждой остановке это хаотичное зрелище повторялось снова и снова. «Наконец даже хваленые терпение и стойкость Гандиджи подошли к концу, – писал Десаи. – Он стал упрашивать собравшихся: “Расходитесь, пожалуйста. Почему вы беспокоите нас в столь поздний ночной час?” Но в ответ услышал лишь победоносные вопли, способные разорвать небо на части!.. То была вершина человеческой дерзости, порожденной безумной любовью». «И что мне было делать? (57) – вспоминал позже Ганди. – Выпрыгнуть из окна? Закричать? Избить кого-нибудь из них?» В Салемпуре не спавший всю ночь махатма начал биться лбом и не успокоился до тех пор, пока собравшиеся своими криками не стали молить его о прощении и не «попросили меня идти спать».

Обращаясь к неисчислимым толпам народа в Гокарпуре, Ганди проповедовал ахимсу, то есть принцип ненасилия, и осуждал недавние массовые волнения. «Мы не можем добиться свараджа, противопоставляя сатанинскому правительству сокрытое в нас самих дьявольское начало, – заявлял он, – это мирная борьба». В своей речи Ганди в общих чертах обрисовал свой этический кодекс и подчеркнул, что, если следовать ему, установить самоуправление можно будет уже через год. Он предупреждал, что людям нельзя пользоваться своими дубинками, грабить и воровать; им следует поддерживать бойкот и самостоятельно прясть одежду, очищаться, не пить и не играть в азартные игры: этот совет – пусть даже ему никто особо и не следовал – тут же запал в душу дорогим сердцу божественным наставлением. Уехав из Горакпура ночным поездом, махатма не пробыл в регионе и суток. Но для сотен тысяч тех, кто видел его, слышал, сумел потереться об него или его секретаря, божественное присутствие Ганди словно низвергло властные структуры, правившие их повседневной жизнью. Махатма предстал перед людьми в качестве альтернативы власти, будто опровергавшей любую священную иерархию (58) – между Индией и ее британскими правителями, крестьянами и землевладельцами, между высшими и низшими кастами, – чтобы провозгласить новый век.