Случайные боги. О людях, невольно ставших божествами

Из письменных источников, оставшихся нам в наследство от предков, мы давно знали, что ни я, ни любой другой житель этой земли не родились здесь, а прибыли из далеких краев; как знали и то, что сюда нас привел вождь, вассалами которого мы все были. Привел, а сам вернулся домой… Но при этом всегда говорил, что его потомки придут и завоюют эту землю, чтобы сделать нас своими вассалами. И поскольку вы, по вашим словам, прибыли с той стороны света, где восходит солнце, да еще рассказываете нам о великом повелителе или короле, который вас сюда прислал, мы ничуть не сомневаемся и верим, что это и есть наш подлинный повелитель, особенно когда вы утверждаете, что ему с некоторых пор о нас уже известно. Так что будьте покойны – мы покоримся вам и будем почитать как нашего повелителя вместо великого суверена, о котором вы говорите.

На языке, вдохновленном вассальными ритуалами Средневековой Европы, сводом законов Кастилии и аристотелевой доктриной, в соответствии с которой некоторые представители рода человеческого рабы по своей натуре, это явно означало, что император ацтеков уступил Кортесу свой трон по собственной воле. Свидетельств, позволяющих подтвердить или опровергнуть это сообщение, в природе не существует, потому как в основе всех более поздних работ лежало это самое письмо, обнародованное вскоре после того, как его получили в Испании. О своей предполагаемой божественности, как и о том, что его по ошибке приняли за Кетцалькоатля, Кортес ничего не говорит. Король Карл V вряд ли был бы рад узнать, что его норовистому подданному поклонялись как богу. Но сей конкистадор первым сообщил об ацтекском пророчестве, предрекающем возвращение правителя, в котором Карлу V точно нет места. Поэтому император ацтеков, как и положено, признает вернувшегося повелителя не в заносчивом капитане, который стоит перед ним, а в далеком, незримом короле. Вот каким образом Кортес объяснил невероятную смену настроения Монтесумы и его согласие сдаться, хотя ученые мужи впоследствии не раз ставили этот факт под сомнение. Где Кортес раздобыл историю о возвращении короля, до конца неясно, хотя в Европе эпохи Ренессанса былые суверены, такие как Артур, Барбаросса или Карл Великий, всегда обещали вот-вот вернуться.

История стала обретать очертания раздвоенного языка. В 1545 году брат Бернардино де Саагун взялся сочинять летопись всего, что имело отношение к новому народу, среди которого ему довелось оказаться, – от созвездий до методов возделывания земли, богов и кусающихся насекомых (22). Дабы собрать практические знания о местной жизни, пока они не покрылись пеленой забвения, он призвал на помощь своих лучших учеников из коллегиума в Тлателолько, молодых представителей мексиканской знати, великолепно владевших испанским и латынью, а также умевшим писать на языке науатль. За два десятилетия они сочинили так называемый «Флорентийский кодекс» – двенадцатитомный иллюстрированный исторический труд, по всей вероятности ставший авторитетным источником сведений для всех, кто в последующие столетия изучал историю Мексики. «Кодекс» сохранил для нас один из вариантов вымышленного прошлого, созданного воображением в момент его написания.

В нем говорилось о предзнаменованиях, предупреждавших о прибытии в Мексику испанцев. Но все эти знаки – невероятные чудеса, необычные небесные явления и зловещие птицы (23) в роли предвестников беды – почти в точности напоминали те, которыми изобиловали некоторые греческие и латинские тома, стоявшие на полках небольшой библиотеки Тлателолько. О комете, разделяющейся на несколько частей во время движения по небу, равно как и о странных сполохах молний, не сопровождающихся громом, можно прочесть у Лукана. У Плутарха перед смертью Цезаря что-нибудь тоже произвольно окутывается пламенем. О султане огня в небе писал Иосиф Флавий – у него он взвивается над Иерусалимом, провозвещая уничтожение города. Он же рассказывал и о вооруженных всадниках, галопом мчавших по облакам, и о голосе, завывавшем на улицах: «Мы здесь живем».