К 1927 году боги безумия стали принимать самое непосредственное участие в политике. После смерти Гадо Намалайи, престарелого правителя Филенге, французская администрация решила назначить на эту должность его сына Чеку Сейни, но духи Хаука
вместе со своими медиумами сплотились в поддержку противоборствующего ему кандидата Майнассары, отказавшись признавать власть Сейни (10). Когда рабочие из народа сонгай мигрировали на Золотой Берег, культ Хаука достиг Аккры, где его ключевой фигурой стал новый верховный жрец Усман Фоди, во время Первой мировой войны служивший в британской армии. В 1935 году, после того как британский региональный комиссар предпринял попытку бросить медиумов Хаука в тюрьму, по всей Аккре полыхнули пожары, а Департамент общественных работ был полностью разрушен. Свое воплощение находили все новые и новые божества, от Минис де Гера, то есть военного министра, до юриста Васири и доктора Локоторо, носившего белый лабораторный халат и пробковый шлем, – кое-кто видел, как он вкалывал пациенту непонятную белую жидкость. Бог по имени Кинг Зури, по всей видимости, был духом правящего британского монарха, заики Георга VI. В 1948 году в некоего ниамейского пахаря вселился Празидан ди ла Републик (11) – настоящему президенту Венсану Ориолю в Париже в это же время приходилось разбираться с многочисленными массовыми забастовками. И хотя Ориоль ничего не знал о своем спиритическом нигерийском двойнике, это не помешало ему писать в своем дневнике о неком «безумии».
В 1954 году в деревне под Аккрой Жан Руш снял свой прославленный документальный фильм Les maîtres fous
, что в переводе означает «Безумные повелители» (12). Воспользовавшись приглашением Маунтибы, верховного жреца и владельца плантации какао, Руш, вооружившись старой 16-мм кинокамерой «Белл энд Хауэлл», запечатлел, как колониальные божества вселяются в медиумов – рыночных торговцев, водителей грузовиков, операторов оросительных систем. На поляне недалеко от термитника, выступающего в роли дворца правителя Хаука, над которым развевается самодельный флаг Великобритании, первым является дух Капрала Гарди, т. е. капрала охраны. По периметру застыли часовые, целясь из своих деревянных ружей в тех, кому вот-вот предстоит выступить в роли медиумов. Мы видим на экране зловещий, беспорядочный марш тел, в которые вселились духи, – губернатора, капитана, лейтенанта и локомотива, который все не может остановиться. Потом появляется Злобный майор, он же Кросисия, вселяясь в мужчину, страдающего от импотенции. Губернатор бросает Кросисии вызов, предлагая ему себя поджечь, после чего майор «выбирает такой крохотный факел, что его визави переходит на оскорбления», – рассказывает Руш. В ответ Кросисия поджигает на себе рубашку.По голове статуэтки губернатора стекает разбитое жертвенное яйцо. Кадры «Безумных повелителей» демонстрируют «подлинного» губернатора Золотого Берега, сэра Чарльза Ардена-Кларка, инспектирующего войска в гигантском пробковом шлеме, богато украшенном страусиными перьями. Потом приходит черед мадам Сальмы, африканской жены первого регионального комиссара Ниамея, вселяющейся в тело другой женщины. Все эти колониальные боги собираются вместе, чтобы принести в жертву собаку и испить ее крови, совершив явное нарушение закона и тем самым доказав, что каждый из них растерял в себе все человеческое. Губернатор и генерал усаживаются за круглый стол и устраивают «Собачьи дебаты», дабы решить, съесть пса сырым или сначала все же приготовить. Потом распорядители варят его и, опуская руки в обжигающую воду, вылавливают куски мяса; Кросисия ест голову. После первого показа «Безумных повелителей» в парижском Музее человека ленту тут же подвергли жесткой критике. В глазах таких зрителей, как директор заведения Блез Сенгора, фильм лишь укреплял примитивистские стереотипы и подливал масла во взрывоопасный огонь расизма, с которым ему каждый день приходилось бороться в Париже. Британские и французские власти, шокированные зловещим собственным отражением, приведенным в картине, категорично запретили показывать ее в колониях. Некоторые призывали уничтожить пленку и задавались вопросом о том, стоило ли вообще все это снимать. В ответ Руш заявил, что когда впервые в жизни стал свидетелем диалога между человеком и потусторонними силами, только и смог, что инстинктивно потянуться за камерой.