Паренек, то и дела закатывая глаза в задумчивости, кое-как выразился. Беженцы, которые жались зачем-то к обочинам, опустили скромные отдарки и внимательно теперь на нас пялились. Толпа понемногу редела, задние ряды побежали догонять колонну.
— Теперь спросите, часто ли их тут грабят?
Паренек почесал щеку и гаркающе что-то проговорил, взвизгнув в конце. Наверняка у него чудовищный акцент.
Вперед выступил заморенный орк с рукой на перевязи. Через кровавую повязку было видно, что у него не хватает пальцев. Он загородил женщин своим телом в измазанной рубахе и высказался, махая здоровой рукой в сторону деревьев и покачивая раненной на перевязи.
— Говорят, часто, — перевел паренек. — Когда разбойники, а в последний раз — просто из деревни народ с косами, с вилами. Увидели, что безоружные, отобрали еду и у кого что было. Почти никого не убили. Убивали только в тот раз, когда сопротивлялись.
— Скажите, что нам по пути, мы пойдем с ними и постараемся их защитить по мере сил.
Паренек сначала долго смотрел на меня, потом на орков, но все-таки сказал, причем, видимо, добавив от себя, потому что беженцы отступили, подобрали пожитки и, опасливо оглядываясь и не позволяя детям на нас глазеть, побежали догонять своих.
Я потерла занывшее от напряжения плечо и зашагала следом.
— Это, конечно, ваше право, леди, — сказал Мастер шепотом, когда мы влились в толпу и пристроились с краю дороги, — но ваша снисходительность к тем, кто ее не достоин, не перестает изумлять.
— Мы от них отличаемся только тем, что нам выпал другой случай. "Нашим", — я сделала в воздухе кавычки, — случилось победить, нам случилось родиться от людей. От эльфов.
— Откуда вы это знаете, леди? О своей с ними сродственности. В ваших краях, судя по всему, все другое, даже нет магии. И орки наверняка другие.
— У нас их вообще нет.
Мастер удивленно помолчал и заключил вполголоса:
— Тем более. Отчего вы решили, что орки не хуже людей? Когда они могут быть злобнее и отвратительнее по натуре, природными своими склонностями, а никак не из обстоятельств. Многие именно так о них говорят.
— Люди, небось, и говорят, — дернула я плечом. — Про орков не буду, но зато я точно знаю людей, которые хуже людей. Это фашисты, нацисты, вся эта белая мразь, которая думает, что кто-то по природе ниже и хуже, и поэтому с ними можно поступать как угодно.
— Я сдаюсь, — сказал Мастер и даже поднял ладони.
— Вы не знаете, кто такие нацисты.
— Вы говорите очень убежденно, — сказал Мастер, — и этого довольно.
Терпеть не могу, когда человек просто устал спорить и поэтому соглашается — только для того, чтобы я замолчала. Какой смысл, если все останутся при своих позициях?
Я уставилась вперед и скоро заметила, что запыхалась: орки шли нога за ногу, но они были крупнее, и ноги — длиннее (как у сэра Эвина, подумала я и вздохнула), и получалось, что отмахивали они прилично.
На ночном привале, когда вся вереница сошла с дороги к деревьям, натаскала хворосту и запалила костры, я упала на сделанное Мастером покрывало, сунула под голову сумку и тут же уснула, а растолкать меня утром получилось только у дамы, которая положила мне на лицо водяную ладонь, словно надела на голову ведро.
Она пропала, пока я умывалась и жевала добытый солдатиками кусок непонятного происхождения. Я вздохнула. Обидеть духа — совести не иметь.
Мы снова вышли на дорогу. Интересно, кстати, почему они идут по дороге? Так быстрее, конечно, но и виднее всяким разбойникам и вражьим силам.
Потом я вспомнила тела с проросшими сквозь раны деревцами и мысленно согласилась с беженцами: ну его, этот Лес. Там и людям-то не то чтобы уютно, это королеву и меня он почему-то милует и даже слушается.
Ограбить нас попытались только один раз, выскочили на дорогу, отсекли часть колонны и, помахивая топорами, потребовали плату за проход. И девок помоложе — в счет платы.
Я протиснулась сквозь отпрянувшую от них толпу, предъявила себя и спросила: такая девка сойдет? Достаточно ли молода? Их было с десяток, были они в кольчугах и при оружии, но грязные и отощавшие (Мастер подсказал на ухо — похожи на дезертиров), и они обрадовались: человеческая девица — повезло так повезло, гораздо лучше, чем гнилая орочья дырка.
На них разом вспыхнули плащи и штаны, пламя взяло их в круг, на секунду просело, чтобы впустить скакнувших вперед моих солдатиков, снова взвилось. Я крикнула вслед: не убивайте и не калечьте сильно, и то же самое сказала Мастеру. Тот не отвечал. Тянуло горелым мясом. Я вспомнила Марха Мэлора и отвернулась.
Колонна тронулась и обходила нас по широкой дуге. Пламя, наконец, угомонилось, я обнаружила, что нападавшие еще дергаются — но уже лишены оружия и частично раздеты, а солдатики мои обвешаны железом и примеряют к себе пояса и обгоревшие по краю плащи.
— Вас тоже примут за дезертиров, — сказала я.
— А мы потихоньку, — ответил тот, что знал по-орочьи, и принялся заворачивать трофеи в плащ.
Я, обжигаясь, подобрала с травы топорик, махнула пару раз. Отлично! Я так скучала.