— Леди. Сосуд, — едва расслышала я через лязг и влажный треск. Мастер, все еще на коленях, поднял руки. Я бросилась к коню, которого корни держали за поводья и стремена. Выдернула из седельной сумки первую попавшуюся бутыль со знаками на горлышке, вытащила пробку, выплеснула содержимое на землю. Пахнуло душным, земля скорчилась и дернулась, словно хотела отряхнуться. Я увернулась от беснующегося корня и ветки ближнего дерева, подобралась к Мастеру ближе.
Тот так и не поднялся с колен, вытянул руки и что-то выкрикивал, а с пальцев его тянулись огненные нити, опутывали чудище и раздирали его на земляные комья и шматы дерна. Мастер заговорил ритмично, почти запел… как тогда, в городе. Я сжалась. Вот черт побери, неужели снова?..
Огненные нити цеплялись за корни, отдирали землю от остова, а остов оказался зелен и прозрачен — как призрак. Призрак многоногого насекомого. Он раззявил пасть и закричал, земля ходила ходуном, сэр Эвин вонзил меч в корень, чтобы устоять, а я хваталась за что придется, и все-таки упала, ударилась коленом, из глаз брызнули слезы.
Мастер выкрикивал слова, остов чудища вздрагивал в такт им. Я подставила бутыль. Мастер сжал кулаки. Чудище под вой, от которого, казалось, свернется в жилах кровь, смяло в ком, разорвало на клочки, и они, повинуясь жесту Мастера, ринулись в бутыль, как золотые рыбки из пакета, в котором их несли из магазина, в аквариум. Я заткнула пробку за последним и вдавливала ее в горлышко изо всех сил, а потом долго не отпускала бутылку, пока сэр Эвин ее не отобрал.
Он хотел вручить ее Мастеру, но тот оглядел всех присутствующих бешеными глазами, подхватился и, припадая на обе ноги, ввалился в кусты и скрылся за деревом. Оттуда раздался стон облегчения. Сэр Эвин, последовавший было за Мастером, остановился, потоптался на месте, отдал сосуд мне обратно и пошел ловить испуганного коня.
Мастер выкатился из кустов, тяжело дыша. Оборвал листы, вытер ими руки. Сказал сварливо:
— Это тело мне дорого. Я ожидал лучшей заботы о нем.
Выговорил он это отчего-то мне. Я хотела огрызнуться, но сил не было, руки прыгали, я едва не кокнула бутылку, когда передавала ему. Мастер поглядел ее на просвет. За темным стеклом что-то клубилось.
— На этот раз, — просипела я, откашлялась, сказала отчетливее: — на этот раз обошлось без вылетов из тела.
— Практика сообщает умение, — сказал Мастер. — В первый раз ошибки простительны. Нужно просто учесть их во второй.
Глаза у него были, словно он всю ночь просидел перед компьютером, вылавливая ошибки в коде: красные, нездоровые. Он повернулся к королеве, которая то ли опиралась на Поллу, то ли позволяла ей опереться на себя. Склонил голову:
— Это было остроумно, Ваше Величество.
— Глупо противиться духам и предлагать им честную борьбу, — сказала королева, — когда можно их провести. Следует только помнить старые сказки. Духи не живы. Они не учатся.
— Я тоже помню. Сказку, — сказал Мастер, разом помрачнев. Сел на траву, держась за живот, и потерял к королеве и к окружающему всякий интерес. Очнулся, только когда Полла подала ему флягу. Половину он выпил, проливая на себя, половину извел на мытье рук и лица, и все равно потом жаловался, что грязен. Там, куда я выплеснула содержимое бутылки, трава засохла, земля запеклась, и из нее торчал ветвистый росток, похожий на помидорный куст, только без листьев. Ветки гнулись под тяжестью налитых кирпично-рыжих плодов. Мастер сказал не есть их, а лучше и вовсе не прикасаться. А то отрастут рога в самом неожиданном месте, или еще что похуже.
Лиуф снова нес двоих, на этот раз — королеву и Поллу, которая очень хотела идти сама, но далеко у нее не вышло. Мастер тащился и бубнил себе под нос. Скоро замолчал. Дал мне пристроиться сбоку, придержать за пояс. Ничего фатального за несколько дней голода и езды поперек седла не случилось, но все равно, наверное, тяжко.
Я подняла голову. Звезды висели крупные, как рассыпанные елочные бусы. Над городом нет таких звезд. Я поняла, что улыбаюсь. Живая… и хорошо. И все живые.
Порошок в костер бросал теперь сам Мастер, как только заявлялись видения. Я успевала разглядеть давешнего мужика в мятых доспехах и одного из юношей, иногда — Марха Мэлора или кого-то из его братии. Они приходили только ночами, топтались у края светового круга и убегали, когда огонь вспыхивал от порошка алым.
— Ловко вы, — похвалила я в очередной раз. — И там, в городе, и сейчас.
Мастер буркнул в ответ, что справляться с проблемами, которые лезут из тонкого мира и беспокоят живых — его обязанность. Я завернулась в плащ, вздохнула. Как попросить прощения, что затащила его в последние стычки, я не знала. И надо ли. Хотел бы уйти — ушел бы, и не слушал всяких приблудных девиц, которые не знают ничего об этом мире. А так даже хорошо вышло. Обошлось. И он жив, и мы. Хорошо же?..