Случайные жизни

Конвой быстро “тасовал” этап и грузил зэка в подъезжавшие один за другим автозаки. Неожиданно к выкрикивавшему фамилии сержанту подошел озабоченный лейтенант и дал ему какой-то листок.

Они что-то обсудили, сержант подозвал конвойный наряд и принялся зачитывать фамилии с нового листка:

– Нурмухаммедов!

– Ованесян!

– Попов!

– Радзинский!

Всего двенадцать человек. Нас погрузили в отдельный автозак, где мне удалось рассмотреть попутчиков: три “полосатых” – особо опасные рецидивисты – “особняк”, ехавшие со мной в “тройнике”, остальные – “строгач”, как я сам. Всех нас объединяло наличие либо зеленой – склонен к побегу, либо красной – склонен к нападению на конвой – полосы на этапных конвертах.

Мои опытные попутчики объяснили, что нас везут в Тобольскую спецтюрьму, а не в следственный изолятор, где обычно содержали этап в транзитном крыле. Пока они пугали друг друга рассказами о Тобольском централе – СТ (спецтюрьме) № 2, – я тихо радовался: здесь сидели Достоевский, Чернышевский и Короленко. А теперь и я посижу. Это давало ощущение личной причастности к родной истории и великим мира сего. Хоть так.

Один “особняк” рассказывал, что когда-то “чалился” с самим Борей Громом – знаменитым вором, убитым лет десять назад в Тобольской тюрьме, но не воспользовавшимся этой неожиданной свободой, а ставшим привидением, бродившим по подвалам централа, где располагался карцер и где – по слухам – расстреливали: СТ № 2 была “исполниловкой”. Боря Гром и в загробном мире оставался “положенцем”, зорко следившим за соблюдением зэка “черного хода” и жестоко наказывавшим отклонявшихся от “понятий”. Удивительно, что эти люди – мало во что верившие – горячо отстаивали существование привидения Бори Грома: каждый из них утверждал, что лично знал кого-то, кто его видел. Позже на лесоповале я слышал эти же рассказы от ссыльных, побывавших в Тобольской тюрьме: некоторые из них клялись, что лично видели Борю в его потусторонней ипостаси.

Вообще зэка подвержены разным суевериям и любят пугать друг друга страшилками, часто мистическими. Понятно почему: им хочется верить в существование чего-то еще более жуткого, чем окружающая их реальность.

Нас привезли в Тобольский централ, “приняли” и отправили в баню. Здесь выяснилось, что добрую половину нашего этапа тоже привезли сюда! Для чего было устраивать спектакль со спецэтапом, с отделением нас как “особо опасных” от остальных зэка? Сажать в отдельный автозак и везти под усиленным конвоем? Не знаю, видать, так было положено. Потому что, как часто бывает в тюрьме, никаких других объяснений на этот счет быть не могло.

В конце концов нас действительно отделили от остальных зэка с тюменского этапа, которых отправили в корпус 3, а нас – в корпус 2. Помню, как вели по двое через подвалы, которыми связаны все корпуса Тобольского централа. Подвальные коридоры – мрачные, с шершавыми цементными стенами, тусклыми лампочками и спертым сырым холодным воздухом. Потом я слышал, что в этих же коридорах и расстреливали: вроде как ведут приговоренного зэка куда-то по делу, чтобы он особо не дергался, а на повороте стреляют в затылок. Откуда брались эти истории – не ясно: кто знал, уже не расскажет. Обитавшее в этих подвалах привидение Бори Грома также хранило молчание и не почтило нас своим посещением ни тогда, ни позже: то ли Боря был занят более важными делами, то ли мы оказались недостойны его внимания.

Еще помню множество железных лестниц, спускавшихся все ниже и ниже, а затем такие же лестницы, по которым мы наконец поднялись на пост охраны по транзитному крылу корпуса 2, где конвой сдал нас дежурной смене.

Нас завели в камеру, в которой уже сидели наши товарищи по спецэтапу. Потом привели остальных, также по двое.

Камера была как раз на двенадцать человек, и мы разместились с комфортом – каждый на своей “шконке”. Было достаточно просторно, но очень холодно. Зэка тут же принялись чифирить, догоняясь “колесами” – эфедрином и еще каким-то препаратом, название которого я не запомнил.

Тут я первый раз увидел, как варят “двойной” чифирь: заваривали полпачки в большой кружке, затем выкидывали заварку – “нифель”, засыпали еще полпачки чая и снова варили. Зэка пустили кружку по кругу, я отхлебнул глоток черной густой отравы и чуть не подскочил на месте: в сердце словно ударили молотком. От второго “прогона” я вежливо отказался и никогда и нигде больше не чифирил. Хотя чифирь помогает легче перенести холод и боль. Ничего, можно и потерпеть.