Случайный билет в детство

Вдоволь наполоскавшись под водопадом, мы вернулись в лагерь. Солнце скрылось за горой и в ущелье сразу стало сумрачнее, и прохладнее. Разобрали свои рюкзаки. Я отвязал, спальник, вынул из рюкзака все продукты, сложив их в котелок и вместе с ребятами отнес их к одному из костров, где уже кашеварили наши девчонки. Сдали всё Верке. Я на всякий случай предупредил - что один пакет является приправой. А котелок мне вернули, сказав, что добра этого уже навалом, есть и больше, на что Савин победно хмыкнул.

Костер пылал вовсю, огненными языками пытаясь достать до пока ещё светлого неба. Вокруг кострища ещё засветло пацаны больших камней накатили. Только я сел на один из камней, как рядом материализовался Олег и сунул мне гитару. Взял инструмент со вздохом. Что ж, сам виноват, сейчас начнется концерт по заявкам.

- Ты говорил - песен много знаешь? - присел напротив Витя держа свою гитару. Странно, что я не видел её, когда в автобусе ехали. Вокруг нас тут же образовалось плотное кольцо из ребят. Рядом со мной Раевская уселась, а с другого бока, опередив Олега, Смольнякова пристроилась. Савин поворчал и сел где-то сзади. Установилась тишина. Даже показалось что шум речки стих.

И началось - Григорьев поет, я угадываю, потом наоборот. Если угадал, то подпеваешь и подыгрываешь. Счет у нас получился равным. Зря я думал, что дам Григорьеву фору, скорей он мне её даст. Витя знает почти всю эстраду на данный момент. И нашу и зарубежную. Вот только с песней ‘Зурбаган’ он почему-то не знаком.

- Два часа на часах и не нас и не нашего века.

Смотрит девушка с пристани вслед кораблю.

И плечами поводит, озябнув от ветра.

Я люблю это время безнадёжно люблю.

- Здорово, - говорит Григорьев, - а что это за песня? Тоже твоя?

Я даже рот от удивления раскрыл.

- Нет, что вы! ‘Зурбаган’ Дербенев написал, а музыку Чернавский сочинил.

- Не слышал.

- Как не слышал? - говорю. - Её Пресняков поёт!

- Пресняков? - Витя смотрит недоуменно. - Самоцветы её не пели, вроде. Их репертуар я хорошо знаю.

Тут я все понял - ‘Зурбаган’ только в следующем году запишут, а про Вову Преснякова пока никто слыхом не слыхивал. Не знают тут такого певца. Хорошо хоть про фильм ‘Выше радуги’ не брякнул. Объясняй потом - откуда я знаю про все это? Вот бляха муха, как нечаянно вышло!

- Ладно, зачтено. - Григорьев взял пару аккордов, глянул на меня и начал играть.

- Узнаешь? - спросил он.

- Пока нет, - пожал я плечами. А Витя начинает петь:

- Тихий вечер спустился над Камою,

Над тайгой разметался закат.

Ты сегодня с надеждой упрямою

Ждешь письма от московских ребят.

Однако песню я так и не узнал.

- Эта песня Юрия Визбора, - сказал Григорьев, - называется ‘Тихий вечер спустился над Камою’.

Обалдеть! Из Визбора я знаю пару-тройку песен, и все. Не могу я знать абсолютно все песни. М-да, он наверно шутит.

- Извини, - говорит Витя, - эту песню ты мог и не знать.

И начинает другую мелодию, а затем и поёт:

- Над деревней Клюевкой опустился вечер,

Небо залунявилось, звезды - пальцем тронь.

Где-то вдалеке пичуги малые щебечут.

Где-то недалече всхлипнула гармонь.

Песню я узнал сразу, только вида не подал. Дожидался финала с невозмутимым видом. Витя, закончив, довольно взглянул на меня.

- Это песня, - начинает он, - называется…

- ‘Над деревней Клюевкой’, - перебиваю Григорьева. - А написал её Юрий Лоза. У него много отличных песен.

Чуть не сказал, что вырос на его песнях. Делать невозмутимое лицо стало труднее, так как во мне зашевелился хулиган, и, не дав Григорьеву опомниться, начинаю играть и петь:

- На маленьком плоту,

Сквозь бури дождь и грозы…

Взяв только сны и грёзы,

И детскую мечту…

У Григорьева отвисает челюсть. Чего это он?

- … но мой плот,

Сшитый из песен и слов,

Всем переменам назло,

Вовсе не так уж плох.

- Откуда та её знаешь? - потрясенно спросил Витя. - Эту песню Юра только недавно написал и нигде, кроме как в узком кругу она не звучала.

- Откуда? - от злости на самого себя, так и хотелось про горбатого ввернуть, но я сдержался, так как сам виноват. Знал бы он - откуда.

- Слышал её как-то, в узком кругу. А ты вот так говоришь, будто сам Лозу хорошо знаешь.

- Знаю, конечно! - кивает Григорьев. - И очень хорошо знаю. Это сейчас он в столицу подался, а до этого мы часто вместе собирались, тексты сочиняли, идеями делились, играли. Даже группу свою собрать хотели, но как-то не вышло…

Витя задумался, а меня сзади нетерпеливо толкнули, и зашептали: ‘Играй, давай’.

Ладно, я спою то, что давно известно, и начал ‘Отель Калифорния’. Григорьев встрепенулся и тоже включился в мелодию. Вот только оригинальный текст я плохо помнил, и решил спеть русский:

- На пустынной дороге

Кудри ветер трепал…

И вновь Григорьев смотрит удивленно, даже на миг играть перестал.

Словно дымом кальяна,

Над шоссе смог стоял…

Впереди свет призывный

На ночлег намекнул…

И как будто приливной волной

Он меня притянул.

А ребята удивленного состояния Григорьева не замечают. Сидят, слушают и раскачивались в такт песне. Еще немного и, если бы у них были зажигалки, то вокруг нас горели бы маленькие огоньки.

- Милости просим в отель наш ‘Калифорния’,

Это просто рай!