И мечт несбывшихся заветных.
Я сын! Меня не бейте в спину!
Скажите мне (не все): «родной сынок».
Хоть в спину мне скажите, хоть в личину,
По голове погладьте, я ж дедок.
Взамен любить я стану внуков.
Чужих, но также и своих.
А коли буду сам затюкан,
Любить не стану никаких.
Так дайте мне рублей побольше,
Чтоб отыскал я отчий дом.
Я не согнусь под этой ношей.
…Вот я стою перед крыльцом.
Несчастными мы были…
Так жили мы без спроса на земле,
Ни в ком, ни в ком не зная состраданья.
И вышли в ноль, катились на нуле,
Не выполнив домашнего заданья.
Для нас не накрывали за столом
И никогда по имени не звали.
Прогнать в мороз грозился управдом,
Но в ночь и в смерть мы верили едва ли!
Счастливыми встречали божий день
Без денег за хронические «тройки».
И голосом серебряным: «Надень»
Я выхватил пальто с помойки.
Пиджак, ботинки (тесноват подъем),
Гипюр поджелтоват, какие деньги?
Неспешно по Каляевской идем,
Одетые, как два английских денди.
Так жили мы без спроса на земле,
И Бога грех гневить, неплохо жили:
Пальто носилось, мир лежал во зле,
Слова пеклись в золотоносной жиле.
Несчастными мы были. В том числе
И я в таких ходил (несчастных очень).
И, даже угнездясь на санузле,
Я чуял, что несчастьем заморочен.
Чтоб не выпендриваться шибко средь других,
Чтоб средь людей не сильно выделяться,
Я буду говорить об остальных,
Кто был несчастлив, но не стал стреляться.
Своё несчастье я не сразу осознал.
Ох, вот опять сбиваюсь, чтоб поякать.
Но, впрочем, это всё ж не криминал.
Могу и якать, попрошу не квакать!
Мы мыкали(-сь) тогда большой страной
И потому не знали, что несчастны.
Сейчас я счастлив – стал величиной,
Кому с помойки ни пальто злосчастных,
Ни пиджаков не всунут и ни бот,
Кто по Каляевской английским денди,
Пусть и без трости, с гордостью пройдёт.
…Золотоносен и в ассортименте.
И ты, и все не отличат…
В аду резвятся дрозд и чиж,
В прозрачных небесах играя.
Ты никогда не отличишь
Обычный ад от рая/рая!
Здесь недостаточно побыть
Поэтом или романистом,
Страдать, отчаяться, любить.
Тут нужно стать специалистом.
И ты, и все не отличат
Обычный ад от рая/рая.
Я их обоих (трёх) фанат:
Узна́ю, век не поднимая.
Я орнитолог: различу
Чижа с дроздом. Специалистом
Я в каждой бочке быть хочу
И в каждой области солистом!
Прорифмовать с чем можно «елбасы»?
Вороне как-то Бог от елбасы
Послал полпалки конской колбасы.
А где же сыр? Что стало с сыром,
СССР и целым русским миром?
Народ, как в детстве, верит в чудеса
И думает там колбаса.
Прорифмовать с чем можно «елбасы»?
Конечно же, со словом «колбасы».
В советской школе кто Крылова
Прочёл, лисой стал стопудово.
Но сыр от Бога, как колбаску,
Не только лисы любят в сказках.
Рядом врач и рядом морг
Повезло, так повезло –
Врач живет в соседнем доме!
Кроме страха, боли, крови,
Много снега намело.
Можно спать и на соломе.
Сладких снов, бессильно зло:
Врач живет в соседнем доме.
Рядом врач и рядом морг –
Далеко ходить не надо!
Кровь с осадками торнадо
Порождает – вот восторг!
А безропотное стадо
Принимает как предлог
И в любом найдёт усладу.
И триста лет марали
То замараешь платье,
То подгорит обед:
Обычное проклятье,
Проклятью двести лет.
Ни ласки, ни объятий,
Хоть полон дом детей.
Обычное проклятье,
Проклятье без затей.
И молчаливый ужин,
И подгоревший хлеб.
Поверь, бывает хуже,
Страшней, чем двести лет.
И триста лет марали
И тысячу назад
Не только платья. Знали,
Что стирки есть обряд.
Обеды подгорали
И тыщу лет назад,
Но не было печали,
Ведь дома был детсад.
Проклятья в прошлом мире –
Рулит феминитив.
Кто против, тот в сортире.
…Иль жить ушёл в архив.
Плохие люди окружали
Размазал шарфом след вороний.
«Зима, влюблённых метит снег», –
Сказал мне мельком посторонний,
На вид хороший человек.
Как белая воронья стая,
Снег кружится со всех сторон.
Фальшивлю песню, слов не зная,
Про девушку, «что я влюблён».
Иду, облепленный, нелепый,
Коротким шагом на вокзал.
«Вы что-то холодно одеты», –
Хороший человек сказал.
Демисезонная обнова.
Ладонью снег смахнул с плеча
И поблагодарил. Давно я
Людей хороших не встречал.
Плохие люди окружали
Меня всю жизнь: десятки лет.
Во мне они сформировали
Шаблон: людей хороших нет!
И тут я выбрался на воздух.
Мне повстречался человек.
По голове как будто обух
Ударил – вот какой эффект!
Он оказался человеком
Хорошим. Про любовь мне спел.
Второй – и тоже не абреком
Предстал. Одеждою согрел.
Но, впрочем, не одеждой – словом!
Всему ведь слово голова.
Ведь было оное основой
Для сущего всего сперва!
Кругом поэтов – что собак
Поэзия – чумной барак.
Выздоровлённых нет.
Лежат вповалку друг и враг,
А в окна валит снег.
Никто не спит: и день и ночь
Стенания и плач.
Нет, не приходит врач помочь,