Меня спасло предательство твоё,
Отчаяньем наполнив до краёв.
В отчаяньи, как на море в безветрии,
Без компаса, без пищи, без воды.
Но никакой другой со мной беды
Не приключилось за десятилетье!
Как дивная узорная броня
Хранит твоё предательство меня.
Уродливых цветов угрюмые соцветья
Целую нежно, голову клоня.
И жадно я тебе желаю долголетья.
Я очень добр в отличье от тебя:
Я не предам – ты предаёшь меня.
Ты предаёшь – и этим я спасаюсь.
Порядочность моя – твоя мозоль,
Ведь лишь она приносит тебе боль.
Ты не спасёшься, тут я постараюсь.
На этом свете долго ты живи,
До сотни лет как минимум плыви.
Болей, страдай, впадай во все уродства.
Я не предам тебя, как ни дави:
Я ни на шаг не отступлю от благородства.
Гагарин свет нам обещал
Мы жили в космосе и нас
Однажды навещал Гагарин.
Свет обещал тянуть и газ
И был за что-то благодарен.
Не в Заполярье, не в тайге,
Не в богом проклятой Сибири,
Мы где-то в космосе. Но где?
Прости, Гагарин, мы забыли.
Гагарин свет нам обещал
И газ. Забыл мужское слово.
Сказал спасибо и пропал.
Всё вышло как-то бестолково.
Теперь корячатся Газпром
С единой электросистемой,
Гагарин был бы мужиком,
У бедных не было б проблемы.
К чему любить, к чему страдать?
Висел предмет на волоске,
Экзамен был почти завален.
И к черной гробовой доске
По одному нас вызывали.
Противно пальцы пачкал мел,
Скрипел и пудрой осыпался.
Решить задачу не сумел,
Ее решили мел и пальцы.
Как школьный аттестат уныл!
Глядел с любовью и тоскою.
И мне открылся целый мир
За черной гробовой доскою.
К чему любить, к чему страдать?
Ведь все пути ведут опять
Известно всем, куда – в кровать.
О новых знаниях мечтать
Нет смысла, ибо обитать
Все будет там, где ликовать
Нам не придётся, а печать
Забвенья (чтобы не кричать)
Уста нам будет покрывать.
…На школьный аттестат начхать:
Стремленьем к золоту пылать
Мой дух устал. Пора сдыхать.
Перед иконами стоят
Цветы молили на фарси,
На суахили, на иврите,
Но Бог сказал цветам «Умрите!»
Иди и ты теперь, проси.
Мы и в Египте, и на Крите
Переводили письмена.
В них было сказано «Умрите!»
А следом наши имена.
Перед иконами стоят
Пернатые, зверьё и рыбы.
Растений тоже груды, глыбы:
В моленьях пощадить вопят.
Но Бог их в рай и в ад позвал,
Как всех письменников античных.
Коль всякий смертный смерть познал,
То и другим жить нелогично.
Одна меж миром мёртвых и живых
Ничто не длится вечно – ни любовь, ни смерть,
И только одиночество бессмертно.
Я тоже думал так. Боялся не успеть
Вниз по реке спуститься незаметно.
Не то чтобы горька, не то чтоб глубока,
Как смерть, крепка и, как любовь, тревожна
Беспомощным певцом воспетая река –
И переплыть нельзя, и выпить невозможно.
Да, это лишь слова, но где ещё искать
Бессмертия, пока мы живы?
Чем сердце утомить, чем горло полоскать?
Чем рвать на вёслах жилы?
Ведь где-то собрались уплывшие давно
Д. Н., А. Е., В. К., Б. Р. и остальные.
Разделят одиночество одно,
Любимые, и может быть, живые.
Одна меж миром мёртвых и живых
Была рекa забвения у греков.
Лишь Лета в рамках функций уставных
Стирала напрочь память человеку.
Но Леты нет в античных тех стихах,
Которые принадлежат Гомеру.
И Гесиод с «трудами» тут не при делах –
Иной была литературная карьера.
Четвёрка прочих рек на свете том (ином)
Совсем уж чётких не имела функций.
Да, цель была у рек, но даже впятером
Они не получали от Богов инструкций
Ответственность за одиночество нести,
Бессмертье к одиночеству прибавить.
Ничто из этого на мрачном рек пути
Поэту не смогло бы плюс доставить.
Певец был слеп, и факты тут горьки.
Беспомощен? Не слышал чушь чудесней.
Певцом он был, но только не реки,
Он Стикс упоминал лишь в редких песнях.
А две других реки, которые всерьёз
Вдруг всплыли в «Одиссее» как добавка –
Ничто иное, как чудной смешной курьёз,
Позднейшая соавторская вставка.
Века с тех пор прошли. Не все, уплыв от нас,
Аидовой опеки заслужили.
Кого-то спрятал ад, и рай кого-то спас.
…А в одиночестве живут одни живые.
Открытий каждый год полно
Деревья попадают в ад
И там стоят в бетонных кадках
В жару, в мороз и в снегопад.
Они теряются в догадках -
В чем виноваты? Год назад
В лесу мужик гулял с ведерком.
Поставил на деревьях крест.
И осужденный замер лес
В непониманьи горьком.
Открытий каждый год полно.
Но сущность новую из мозга
Явить про ад не всем дано
Хотя бы в качестве наброска.
Вот Данте был из мастеров.
Не два, не пять, а девять сразу
Он миру адовых кругов
Представил первым. Смог, зараза!
И вот опять грядёт фурор
Явлений свежих в преисподней.
Шагаешь в лес, а там – хардкор.
Чем дальше, тем дрова доходней.
Котёл кипящий – это ад.
Жара как раз котлу присуща.
Но чтоб мороз и снегопад?
Догадка просто вопиюща!
На премию сие одно
На Нобелевку или, скажем,
Локальную (совсем не дно)