Слуга господина доктора

Из отчета Марины Чезалес.

Мой Гамлет.

Я вас любил, как сорок тысяч братьев любить не могут.

Ты. «Можно к вам на колени?»

Я. «Я имел в виду — голову к вам на колени…»

Это наша первая встреча.

«Она обнимала меня так, как я всю жизнь хотел, чтобы меня обнимали: крепко обхватив всеми своими членами и сочлениями», — Сеня Ечеистов. Сеня Ечеистов, каким я его знала, — мой Гамлет.

Вы подарили мне
моей любви
мой одинокий вальс.

Лето. Арбат. Я бегу к метро — просто девушка хочет поспеть на поезд… (Просто парень с девушкой пришли в парк: «Молли, ты как Снегурочка, сейчас растаешь у меня на глазах». Помнишь? Ну, когда мы в Парке Победы сидели спина к спине? Обращаясь к магической или божественной стороне наших отношений, я все не могла отделаться от мысли, что тебе просто нужно припомнить какую-то мелочь, но очень важную, как волшебное слово. Вспомнишь — и все вмиг кончится, разрешится. Вспомни, и тебе не придется больше складывать свою жизнь из осколков льдинок. И ты морщишь лоб, но бормочешь то ли «готтентот», то ли «терракота», перебирая губами и нервно вздрагиваешь, заслышав за спиною студенческое: «Арсений Емельянович, мы здесь!» «Тапка, перипетия, оранжерея…» Не то! Но это все так — отступление).

Я бегу на работу, бегу, оттого что не могу идти. Я ликую — мне хочется бежать и кричать: «Я люблю тебя; тебя, спящего сейчас, тебя, просыпающегося в десять, тебя, слоняющегося без дела до одиннадцати, когда я, устав от ожидания, уже могу позвонить — нет, еще полчаса». Теперь — выстрел для спринтера:

— Сеня…

— Мариша…

(Мы будем встречаться потом, случайно, на улице. Встречаться — и молчать. Смотреть… долго так, протяжно.)

— Сеня…

— Мариша…

Как герои французского кино.

Вы подарили мне
Моей любви
Мой одинокий вальс?

Из дневника. Наше примирение:

«Ты пришел таким, каким я ждала тебя, каким ты должен был вернуться ко мне, Мой Гамлет.

— Я дописал диссертацию. Хочешь посмотреть?

Лезем с головой оба — вместе, разом, как обычно — в твой портфель. Да, вот она — плод твоих трудов и наших ночных прогулок. Рядом — „Гамлет“, школьное издание.

— Я читаю „Гамлета“».

Стоит ли говорить, что все первые месяцы нашего разрыва я читала «Гамлета», школьное издание. С портретом Арсения на обложке. Ты потом забрал ее. Вместе с вещами…

Оба — разом — вместе — как обычно — впрочем, может, это мне кажется, что так всегда…

— «Я вас любил когда-то»

(Я не скажу тебе «Да, Принц, мне верилось». «Да, Принц, мне верилось», — скажешь ты).

Ты. А не надо было верить!..

Я. Какого обаянья ум погиб — и т. д.

Не помню, как мы оказались в коридоре. Я бью тебя книжкой по голове: «Мариша, не надо!»

Всё. Не было четырех месяцев. Мы их проспали. Пропустили. Надо было нагонять — мы побежали… Мы бежали мимо твоих студентов из «Комсы», а они улыбались нам, восхищаясь и переглядываясь, и кивали головами.

— У нас интенсив! — кричу я что есть мочи на всю улицу Вахтангова.

— Мариша, не вступай в прямой контакт с моими студентами.

Вместо «я» — тронное «мы»! Мы, кони ея императорского величества, распираемые гордостью за себя друг с другом и друг за друга с собой, вот уже седьмой час носимся по Москве. Мы сидим под красными фонарями, не бывшими с нами в Амстердаме.

Все было так, как должно было быть. У нас.

Дома, на кухне, у тебя струился небольшой мыльный ручеек по запястью. Молча, как обычно, подаю тебе белоснежное полотенце. Ты принимаешь его. Глаза в глаза.

Вместо «я» — тронное «мы».

Мы были очень красивой парой.