Слуга господина доктора

В училище Колокольцева была местночтимой святыней. Изящная, красивая, с некоторыми оговорками благородная, немногая на «вы» со студентами, она вызывала любовь и обожание. Кафедра актерского мастерства — как выяснилось, шипящий террариум — компенсировала симпатию студентов лютой, бешеной ненавистью. Будучи в преимуществе людьми узколобыми и косноязычными, педагоги по мастерству не могли сформулировать мотив своей неприязни, но кабы могли говорить, так верно сказали б: «Сука, курва, тянешь на себя наших крошек. Не будь ты умна и красива, они любили бы нас — уродливых и смрадных, нас — грязные горшки животных чувств и плоских мыслей. А ты прельщаешь их и строишь из себя святошу, но нам-то видно, что ты такая же, как мы, только мы тебе ничего сказать не можем, потому что ты замужем за доцентом Рожкиным, и у тебя большие связи». Колокольцева так убедительно рассуждала о необъяснимости ее здесь нахождения, так правдоподобно собиралась уже который год бросить все и уйти куда глаза глядят, что студенты что ни день должны были упрашивать ее остаться, на что она со вздохом и словами про свой крест, ко всеобщей радости менялась в решении.

Она недоумевала, что она здесь делает. Но юбку могла бы носить и подлиннее.

Впоследствии, за приступом откровенности, студенты (без исключения — sic!) признавались в том, что вожделеют к ней. Не будучи поклонником ее красоты, которая казалась мне рассчитанной на студенческие вкусы, я был немало удивлен этим единодушием. Много позднее я понял, что это была составляющая часть этики ВТУ им. В. Ф. Комиссаржевской. Неписаный кодекс мужской доблести предписывал обожать Колокольцеву и добиваться ее снисхождения. Уклонявшийся мог прослыть моветоном и девчонкой.

— Хорошая девчонка, — говорил о ней мой друг, Александр Хабаров.

Ах да, совсем позабыл! Хабаров-то, мой студенческий дружок, окончил Горчаковский курс и остался работать в «Комсе». Я повстречался с ним на улице, еще когда жил с Мариной. Была зима, он покупал сосиски в ларьке у обмена валюты. Помнишь, там, во Втором Приблудном пер., был ларек, его теперь нет, ну, напротив Садовского дома? Там торговали сосиски, пиво, кофе в пластиковых стаканах, помнишь? Так вот я встретил его там.

— Здравствуй, ж…па! — закричал я издали, опознав его комическую фигуру. С годами он расползся в стороны, мой байронический Хабаров, и стал напоминать королевского пингвина.

— Да что ты такое говоришь, — застеснялся он белокурой девушки с круглой мордашкой, его подруги, как я понял.

— Я говорю: «Здравствуй, жопа»! — проревел я не меняя тембра.

— Вот, познакомься, — сказал он девушке со вздохом, — это мой друг, Арсений Ечеистов, филолог. Это моя студентка, актриса Юлия Губергриц… Я не знаю что сказать… Замечательный ученый, талантливая актриса…

Там я был осведомлен в его новой судьбе и, разумеется, едва Хабаров узнал, что мы с ним принадлежим одной корпорации, он позвонил мне. Звонил он редко, я ему — никогда. Всякий раз мы говорили о театре и едва-едва, в полунамеках, о его старинной любви — Шляпе Дружининой. Шляпа вышла замуж вот как восемь лет, но Хабаров таки всегда выспрашивал про нее — вот что значит, зацепило мужика. Встречались мы с ним еще реже — обычно он зазывал меня на какую-нибудь очередную свою премьеру, и я всякий раз приходил, чтобы разбомбить дотла его работу. Странно, но юношеской памятью он все еще держал меня за авторитет в актерском деле.

— Арсюш, ска-ажи, это правда? — спросил он, в обычной своей манере заикаясь на а.

— Не задавай дурацких вопросов. Я уже написал заявление.

В разговоре с ним я держался грубой студенческой манеры из прошлого. К тому же Хабаров как никто, как бабушка какая-нибудь, умел вывести из себя выспрашиванием подробностей. Бывало скажешь ему: «Я сегодня был у Зухры». И тотчас вопрос: «Ты что, был у Зухры?» И ведь ждет ответа, зануда.

— Ну, и как тебе?

Я без утайки сказал, что вполне себе доволен пропозицией.

— Да подожди радоваться. Ты еще ра-азочаруешься. Тут такие козлы — просто па-аноптикум какой-то…

Я возразил, что после всякого академического быдла мне с богемой справиться много сил не надо.

— Нет, ста-арик, ты не понял. Ты нормальный человек, они тебя будут жрать. Ты будь готов.

«Всегда готов», — мрачно ответствовал я.

— И вообще, — высказал я давно готовую мысль, — я человек другого цеха, им меня не за что ухватить.

— Ты подожди, подожди, посмотришь. Хочешь совет?

— Ну? — спросил я со скепсисом, потому что никогда не слушал его советов.

— Посылай всех в ж…пу. — Он засмеялся, живо представив, как я могу это сделать, — Вот подойдет к тебе какая-нибудь профессор Собакеева, дура, и скажет гадость какую-нибудь, ты понимаешь? А ты ей на это: «Элеонора Валерьевна, подите в ж…пу». Ты знаешь, должно помочь.

— Ну, за мной не залежится, — самонадеянно сказал я, — А кто такая Собакеева?