Слуга господина доктора

— Платите ваши долги другим. С вами мы в расчете. К тому же Джордж… А, вы не знаете Джорджа. Он сидел на «гербалайфе» пятнадцать лет и слез за год. Конечно, это неприятно, но пока есть денежки… Только бы на работе не узнали. Так чт o ваша сиротка, она еще жива?

— Да. — я надул щеки в гордом сознании, что у меня есть содержанка, — Но ей, видать, недолго осталось.

— Я знала, что вы скоро охладеете. Думаете вернуться к Мариночке?

— Вы меня не поняли, — улыбнулся я с возрастающим самодовольством, — Но деньги, ma chaire, деньги… Нету денег… — сокрушенно закончил я, привычный клянчить у подруг.

— Нету денег — привяжите к ж…пе веник, — оживилась Ободовская.

— Я бьюсь как рыба, а она покупает мне на мои же средства черные очки.

Я достал из кармана означенный предмет и косо надел на нос.

— Ай, ай! — закричала эстетически оскорбленная Луиза, — снимите немедленно.

— Вот, видите? Я не знаю, чем мне ее кормить. Она и так худа, а последние дни совсем отощала. А что будет, когда кончится рабочий сезон?

— Дружок, не на слишком ли долгое время вы рассчитали ваш роман? Надо быть реалистом… Мне кажется, надо подготовить ее к тому, что летом она окажется на улице. Будет тепло, зацветет акация…

— Луиза, — сказал я сухо, — а я-то как раз думаю, с кем бы мне посоветоваться…

— Да, так в чем же дело?

— Вы не поняли, я говорю с иронией.

— А…

Почувствовав напряжение в разговоре, я переменил тему.

— Знаете, где я теперь работаю? В театральном училище. Мне все-таки не избежать Арбата.

— Да? — равнодушно спросила Ободовская, — Это хорошо?

— Пока не знаю, но скорее да, чем нет. Через пять минут я буду кандидатом, там, в скором времени, доцентом…

— Ой, прекратите сейчас же, вы все время врете и хвастаетесь. Говорите по существу.

— Если ближе к делу, то я рассчитываю на блестящие знакомства.

— Что, опять какая-нибудь сирота?..

— Да нет, не в том смысле. Вам не кажется, что пора выгнать старых друзей на х…й? Как говорит Дима Бриллиантов: «Новый друг лучше старых трех».

— Да, они порядком за…бали. Мамихина, к примеру… Варечка, конечно, блестящий рассказчик, но, согласитесь, тоже за…бала. Там, наверное, есть хорошенькие мальчики? Впрочем, я не интересуюсь. Последнее время Илюша…

— Мои друзья — ваши друзья, Луизочка. Угощайтесь. Я думаю, что они вас полюбят.

— Серьезно? Вы не считаете меня мерзкой уродиной?

— Друг мой, ваш вопрос — риторическая фигура. Конечно, они полюбят вас. Сначала меня, потом вас.

Ободовская засмеялась.

— Нечего сказать, пустили козла в огород. Вы принесете им много непокою…

Нам подали заказ: мне — ушат с креветками, Ободовской — кофе без сахара. Вечер прошел в оживленной беседе. Мне нравилось разглядывать лица посетителей, салфетки, официантов, вообще наслаждаться обстановкой ресторана. Счастье Ободовской на ближайшие пять часов обеспечивала щепотка «гербалайфа». Напоследок Луиза предложила забрать у нее кошку Пепси-колу:

— Понимаете, она тоже за…бала, — сказала Луиза без околичностей, — может, вы бы пристроили ее за маленькое содержание? Я бы предложила двести тысяч в месяц.

Я подумал, что на эти деньги мог бы содержать не только кошку, но и любовницу. Мы ударили по рукам и разошлись.

* * *

Робертина восприняла новость об училище равнодушно. Гораздо больше ее порадовала кошка. Когда из рюкзака показалась пушистая мордочка, Робертина, ошеломленная, сокрушенная нежностью, кинулась целовать ее, вызвав мою ревность. Она без удержу тискала зверька, примеряла кошке свои вещи, то настойчиво кормила, то бежала с хвостатой ношей к бабе Поле.

Из училища она попросила справку.

— Я ее вот куда вставлю, смотри, — сказала она, показывая папку «Дело №». На линейках было выписано старательным почерком: «Письма моего любименького Арсика мне Лере Антоновой». Я умилился этому досье — в него были подшиты все документы нашей любви, включая чеки от дантиста.

Я привычно занудно говорил о нашем безденежье, но Робертина все хохотала, и хитро приговаривала, что она все устроит. Не дослушав до конца, она полезла в стол и вытряхнула оттуда с дюжину бумажных пакетиков. Это были семена петрушки, укропа, моркови, свеклы — полный набор дачных глупостей. Выяснилось, что сердобольная баба Поля в заботе о нас отдала Робертине две грядки, где моя возлюбленная, всегда числимая за белоручку, намеревалась возделывать овощные культуры. Мне не верилось в успех предприятия, но я умилился простосердечной искренностью ее порыва.

Лаская ее влюбленное лицо, я думал: «Мур-мур-мур, я буду доцентом, мур-мур-мур, у меня красивая любовница. А если Колокольцева правда уйдет, то я буду зав. кафедрой. Мур-мур-мур». Жизнь моя складывалась совершенно счастливо. Я знал отчетливо, что Робертина любит меня, не был беспокоен за это и мог вполне насладиться честолюбивыми грезами, предвкушением будущих дружб, счастливой мишурой вечно юного мира богемы, мелкими кознями, сплетнями, болтовней с подростками — забытыми мной юными радостями. Я хотел жить! Жить! Мироздание в рассеянной щедрости дарило мне млеко своих сосцов. И я жадно припал к огромному вымени мира.

VI