Слуга отречения

– Он тебя хр-р… удушить хочет. Хе-хе, – прокомментировал Вельз, жмуря светящиеся жёлтые глаза.

– Пускай попробует, – хмыкнул Кейр, в несколько оборотов наматывая извивающийся хобот себе на кулак. Монстр тоненько заверещал. – Что, не нравится, ага? Слушай, Вельз, вот как они все тебя самого ещё до сих пор здесь заживо не сожрали, а?

– Жру-ут, когда сла-абый, – проскрипело выползшее из заполненной вязкой беловатой слизью ниши напротив гигантское обезьянье туловище на сучковатых паучьих лапах, распространяющее вокруг себя запах тухлой рыбы.

– Пасть захлопнул, чучело, – ровно сказал Кейр, не поворачивая головы. – Не с тобой разговариваю.

– Я не чу-учело, я Бе-ерон, – проскрежетал тот, безостановочно вращая желтовато-белыми глазами с крошечными зрачками.

– А я сказал, что чучело. Ты кем там вообще себя возомнил? Меня ещё по имени назови… – Кейр отпустил уродца с хоботом, и тот проворно отбежал за ближайший валун и затаился там, опасливо поблёскивая маленькими злобными глазками. – Нет, распустил ты своё стадо, лопоухий… – парень снисходительно покачал головой. – У тебя тут все, кто говорить не разучился, такие нахальные? Может, он вообще уже на твоё место метит, а? – не удержавшись, поддразнил он.

Монстр повернулся к обезьяноголовому пауку, угрожающе оскаливая длинные жёлтые клыки, и тот тут же с шипением шарахнулся обратно в свою нишу и выставил перед собой длинные, как садовые грабли, крючковатые лапы с кривыми когтями.

– Метит… – сказал Вельз, присаживаясь рядом с Кейром. – Но прав… хр-р… Вот ты станешь слабым. Он тебе глаза съест. Хе-хе.

Обезьноголовый поскрёб одной безволосой лапой о другую и облизнулся.

– Это-то понятно, – отмахнулся Кейр. – Я тебя о другом спрашивал. В самом деле, не притворяйся же ты идиотом, Вельз.

– Один голос, – не совсем понятно ответил Вельз, наблюдая, как Кейр дразнит растопыренными пальцами сидящего на стене то ли краба, то ли покрытую зелёным пухом многоногую светящуюся креветку, и каждый раз отдёргивает руку, когда та щёлкает клешнями. – Могут хр-р… бояться. Могут подчиняться. Когда по отдельности, боятся. Когда вместе, хр-р… слушаются.

– Их же больше, – возразил Кейр, качая ногой.

– Когда больше, жрут хр-р… друг друга. Не кого-то сильного. А то никому ничего не достанется. Так всегда бывает. Хе-хе. И у людишек так же.

– Да ну? – скептически проговорил Кейр, с лёгким недовольством понимая, что начинает бессознательно перенимать интонации Вильфа. – А теми кто тогда рулит?

– По-разному, – прокряхтел Вельз, отцепляя краба-креветку от стены и с хрустом швыряя себе в пасть. – Иногда сами. Иногда хр-р… помогаем.

– Кто помогает? Ты?

– Иногда и я. Хе-хе.

– Покажешь? Хочу посмотреть.

– Это толпа нужна. Чтоб много. Тогда покажу. А где хр-р… её взять. Кейр ненадолго задумался.

– А ты знаешь, есть у меня одна идея, – он проворно соскочил вниз и отпихнул безуспешно пытающегося укусить его за локоть шипящего гада, напоминающего сильно растолстевшего волосатого пеликана с узкой зубастой рептильей башкой. – Да отцепись уже от меня, крокодятел несчастный…

Он повернулся к Вельзу и ткнул его кулаком в бок:

– Полетели-ка, прошвырнёмся, лопоухий.

* * *

Длиннорукий брёл, не разбирая дороги, продираясь через переплетения древесных ветвей и оступаясь на камнях. Все эти дни он охотился, и все эти дни у него прибавлялось сил.

Он научился бесшумно прокрадываться между светящимися по ночам тонкими скорлупками, скопища которых обычно громоздились совсем близко к мёртвой дороге, и в которых раздавались пульсирующие удары многочисленных человеческих сердец – так, что никто и никогда не замечал его в полумраке. Научился выслеживать поздних прохожих и обездвиживать их одним мощным ударом лапы по затылку, чтобы они не пытались убежать. Потом можно было вспороть когтями мягкую податливую кожу и долго лакать горячую сладкую кровь, не опасаясь никакого сопротивления или криков.

Но мучительный голод всё равно не отпускал ни на минуту.

Потом длиннорукий научился добывать еду, просто прижимая ладони к стенам скорлупок – те трескались и расходились по швам, не выдерживая напора вызванной им из небытия огненной бури. Тогда тёплое мясо больше не могло противиться вовсе.

Но голод по-прежнему преследовал его каждое мгновение.

Зеленоватые сумерки вокруг длиннорукого сгущались, и колышущаяся тьма накрывала собой всё вокруг, словно огромная меховая шкура. Пушинки этого чёрного меха щекотали длиннорукому ноздри и язык. Вокруг разноголосо шумел лес. Ветер шуршал в сплетающиеся над головой густых кронах высоких старых деревьев, шелестел в зарослях сочной осоки. Под ногами похрустывали сухие ветки, в траве громко стрекотали цикады; с высоты время от времени доносились крики ночных птиц, пугающие и притягивающие. Порывы прохладного ветра обдавали душистой сыростью терпких травяных ароматов.