Слуга отречения

«Твою мать, как же вкусно», – подумал он, бессознательно прислушиваясь к обрывкам разговоров проходящих мимо людей. Удивительная штука эта… воля тули-па. Ведь они все говорят сейчас по-французски, чёрт его подери. Офонареть можно. Жаль только было, что воля тули-па, судя по всему, имела связь лишь с устной речью: Кейр решительно ничего не мог разобрать ни на синих, окаймлённых широкими рамками квадратных табличках с названиями улиц, ни на вывесках около ресторанчиков под коротенькими полосатым тентами.

Он вышел на набережную и остановился рядом с круглой рекламной тумбой, похожей на высокий гриб с резной узорчатой шляпкой, соображая, куда пойти дальше. Ага, а вон и тот собор с двумя башнями, который он видел с высоты, – как раз на противоположном берегу. Наверняка ведь какой-нибудь знаменитый…

Мимо с шорохом проносились машины и разнообразные тарахтящие мотоциклы, мопеды и роллеры. Народ здесь, судя по всему, вообще очень уважал байки: всяческие драндулеты были в огромном количестве целыми рядами припаркованы вдоль уличных ограждений. «В основном, впрочем, довольно простенькие такие драндулетики, без особых наворотов», – снисходительно отметил про себя Кейр. Судя по всему, их тут воспринимали прежде всего как транспорт, а не как знак какого-нибудь там особенного статуса.

– Берите по одному евро, сэр, – стоящий на углу высокий темнокожий парень тряхнул перед лицом Кейра тяжёлой гроздью одинаковых блестящих брелоков в виде Эйфелевой башни.

– Не надо, бро, оставь себе, – парень мотнул головой и невольно ухмыльнулся, сообразив, что в нём только что, судя по всему, безошибочно опознали иностранца.

Вообще-то нездешние в основном довольно несложно угадывались вокруг. На шеях у них висели гигантские фотоаппараты с открытыми объективами, цветные рюкзачки многие держали на животах, видимо, опасаясь карманников («Нет, вообще-то разумно, – рассудил про себя Кейр, – в такой толпе сам бог велел что-нибудь у кого-нибудь стибрить…»).

Он пошёл дальше, беззастенчиво разглядывая прохожих. Местные выглядели иначе, чем туристы, но всё равно были какими-то неуловимо иными, не такими, каких Кейр привык видеть обычно на улицах Нью-Йорка: осанистые старушки с аккуратно уложенными волосами и безупречным макияжем, мужчины в завязанных небрежным узлом тонких шейных шарфах, элегантные женщины на низких каблучках и с маленькими кожаными сумочками на цепочках, перекинутыми через плечо, как будто они прямо сейчас отправлялись на какую-нибудь там вечеринку. Время от времени в потоке людей попадались парни в футболках с национальной символикой и с футбольным мячом на фоне солнечного диска – символом нынешнего европейского чемпионата.

Кейр засмотрелся на стройную русоволосую девушку, прижимающую к уху мобильник. Та щебетала в трубку что-то, неразличимое с такого расстояния, и сосредоточенно хмурила тонкие светлые брови. Изящное чёрное платьице с треугольным вырезом едва прикрывало ей колени.

«И девчонки здесь тоже весьма хорошенькие», – заключил он и наискосок двинулся через дорогу на другую сторону набережной.

В следующий момент парень услышал долгий автомобильный сигнал, оглушительный визг тормозов, и мощный удар в бок подбросил его в воздух, кувырнув через голову.

* * *

Верена шагала по набережной де Монтебелло, рассеянно скользя взглядом по бесконечным пёстрым сувенирным рядам, возле которых шла бойкая торговля. Гирлянды светящихся брелоков, целые коробки магнитиков и открыток, сумочки, флажки, все мыслимые варианты трёхмерных моделек футбольных мячей на фоне солнечного диска… Вот интересно, куда всё это барахло денут после чемпионата, если не успеют вовремя продать? Сразу в переплавку?

Навстречу ей прошёл задумчивый кудрявый мужчина в узких очочках, толкающий перед собой детскую коляску, в которой сосредоточенно, надувая розовые щёки, как хомячок, жевал кусок багета толстый темноволосый карапуз в матросском костюмчике. В зелёных ветвях деревьев над головой громко чирикали какие-то невидимые птахи; влажный после дождя городской воздух терпко пах мокрой листвой. Девушка остановилась перед вытянутой до земли стеклянной витриной, рассматривая выставленные в ней холсты в тяжёлых золочёных рамах. Диск солнца над Эйфелевой башней, закрытый широким чёрным пятном, словно во время солнечного затмения. Женщина со змеиной кожей, стоящая, раскинув руки, над огненной бездной, за спиной у неотчётливо прорисованной маленькой человеческой фигурки. А вот это уже что-то совсем абстрактное: две смазанные тени – одна чёрная, другая белая – тянутся друг к другу на фоне размытых колоколен Нотр-Дама. «Готика, одна сплошная готика», – с улыбкой подумала Верена. Вряд ли готика вообще когда-нибудь выйдет из моды…

В кармане её платья завибрировал мобильный.

– Приветик, валькирский любимчик, – девушка поднесла телефон к уху, вслепую шаря в кармане в поисках гарнитуры. Ну вот, опять потеряла… – Чего это тебе не спится? У вас же там почти ночь, наверное?

– Я ненадолго, – донёсся из динамика приглушённый голос Алекса. – Хотел только предупредить тебя кое о чём…