Слуга тигра

Стены украшал один лишь свиток, написанный явно не рукой хозяина: каждая черта на своем месте… даже слишком аккуратно и безлико, словно писал начинающий, неуверенный в своих силах.

«Что бы предпочла черепаха?»

Фраза была знакомой, но не из тех, что пишут на свитках. Для чего хранить такую грубую работу?

Впрочем, может быть, Ху Мэнцзы просто перестал ее замечать, ведь весь павильон заставлен был вазами с цветущими ветвями, горшками, скрывшимися под пышной зеленью. Лианы хмеля заползли под самый потолок, раскрылись ночные вьюны, свесились с балок сиреневые, будто изнутри светящиеся глицинии вперемешку с тяжелыми виноградными гроздьями. Все дышало влажным зеленым воздухом, словно лесная чаща, вместо ковра под ногами пружинил мягкий ярко-изумрудный мох.

– Интересный свиток, – сказал Сун Цзиюй, усаживаясь напротив Ху Мэнцзы за стол. Тот сразу же разлил вино по двум яшмовым рюмкам, явно старинным: одна – с маленьким сколом. Жилище человека может многое о нем сказать, а жилище шэня? Павильон говорил о том, что он и так уже знал: оборотень – плоть от плоти горы. Лишь каллиграфия выбивалась из общей гармонии.

– Подарок отца, – Ху Мэнцзы бросил в рот горсть мелкого чернослива. – Он не умел как следует писать, но всегда думал, что это нужно. Что это… облагораживает.

– Это очень по-человечески, – Сун Цзиюй с интересом посмотрел на свиток. – Отец хотел намекнуть тебе, что придворная служба не дело для хушэня?

Ху Мэнцзы принял важный вид, огладил невидимую бороду.

– «Ты помнишь, сын, что ответил Чжуан-цзы, когда правитель Чу пригласил его на службу? „Что бы предпочла черепаха? Быть мертвой, чтобы ей поклонялись, или быть живой, но волочить хвост по грязи?“» – он усмехнулся. – Отец полагал, что жить во дворце для горного духа равносильно смерти, предупреждал, что ничем хорошим это не закончится. А когда понял, что меня не переубедить, они с матерью ушли. Больше я их не видел.

Он подпер голову рукой, рассматривая свиток.

– Вы перестарались, батюшка. Благодаря вашим наставлениям я стал слишком образованным: мне захотелось пить вино с людьми и заниматься пустой болтовней.

– В этом ты преуспел, – Сун Цзиюй усмехнулся.

Ху Мэнцзы как будто не услышал его.

– Мне интересно стало, как император, будучи лишь человеком из плоти и крови, вдруг обретает силу Небес и власть над всем под Небесами: духами, животными, растениями, людьми. Поэтому я подкараулил Жэньчжи на охоте и спросил. С этого все началось.

Жэньчжи… Имя императора Чжун-ди до восшествия на престол. То есть они познакомились, когда тот был еще принцем? Сун Цзиюй подлил Ху Мэнцзы вина.

– И что было дальше?

Ху Мэнцзы прищурился, улыбаясь.

– Почему тебе интересно?

– Твои стихи… – Сун Цзиюй поискал слова. – В них есть что-то настоящее. Искреннее чувство. Мне интересно, как ты попал ко двору, как служил там, и как так вышло, что ты привязался к наследному принцу.

– Интересно же тебе спрашивать о замшелой старине! – Ху Мэнцзы усмехнулся. – Он был полной противоположностью тебе.

Сун Цзиюй приподнял бровь.

– Вот как? В чем же?

– Веселый мальчишка. Вечно охотился и потому был смуглый, как крестьянин. Твоя же кожа – белейшая теплая яшма. Обожал развлечения, его не волновали дела двора. Никогда у него не появлялось такой милой складочки между бровями, потому что он не бывал озабочен серьезным.

Некоторое время Сун Цзиюй в молчании смотрел на него. Казалось бы, уже заполучил желаемое – а все расточает приятные слова. Пока снова не перевернется что-то, и вот уже все люди – куски мяса, не заслуживающие уважения…

Но важнее другое. Разве не говорили о наследном принце Чжунхуа как о сияющей жемчужине? Это описание вовсе на него не походило.

Он вспомнил слова: «Император убил моего чжицзи». Может ли быть… что он истолковал слова Ху Мэнцзы неправильно? У принца Жэньчжи были братья, но кто значился наследником, Сун Цзиюй не помнил. Помнил лишь, что молодой император после смерти отца взошел на трон быстро и легко, ни у кого не было возражений.

«Император убил моего чжицзи».

«Жэньчжи».

О котором императоре он говорит? О котором принце? Разве называют по имени убийцу близких?

Ху Мэнцзы рассмеялся.

– Вот и снова ты хмуришься. Хочешь, чтобы я ударился в воспоминания о том, как он был умен и хорош собой? Да, он был умен и хорош собой, да к тому же был лохматым глупым мальчишкой. Это я заронил в него интерес к правлению. Каким он был страстным, как мечтал изменить все, что ему не нравится, выкорчевать старые порядки! – Ху Мэнцзы помедлил. – Только вот… Когда ты молод, не задумываешься, что у всего есть своя цена.

Сун Цзиюй покачал рюмку, бесцельно разглядывая, как прозрачное вино лижет стенки. Это верно, когда молод, хочешь изменить мир, не считаясь ни с ценой, ни с последствиями. А что в итоге?

Задавать вопросы расхотелось, и он просто выпил.

В дверь деликатно постучали.

– Господин Сун. – Голос Хэ Ланя звучал глухо, безразлично. – Я сделал все, что вы просили.

– Входи! – потребовал Ху Мэнцзы. – Расскажи нам.

Может ли цветок устать? Хэ Лань с каждым шагом так и клонился к земле, будто засыпал на ходу.