Слуга тигра

Сун Цзиюй даже дар речи потерял на мгновение, увидев лао Ху… таким: волосы прилипли ко лбу, промокший халат ничего не скрывает, а лишь подчеркивает – твердые мускулы под тонкой белой тканью…

Полосатый хвост бьет по воде, круглые меховые ушки торчат из волос.

Сун Цзиюй старался, очень старался – и все же не сдержал смеха.

– Что это такое, лао Ху? – он потрогал пушистое ухо. – Ты выглядишь так мило!

Ху Мэнцзы лениво усмехнулся.

– Конечно выгляжу. Я уже понял твои вкусы, магистрат. К животным ласков, к людям суров… А если что-то среднее?

– Ты разгадал меня, – Сун Цзиюй с трудом взял себя в руки. – Если бы ты только себя видел! Как сердиться на такую прелесть?

Ху Мэнцзы сел, развернувшись к нему вполоборота.

– Может быть, я еще и награду заслужил за свою изобретательность?

Сун Цзиюй осмотрел его с ног до головы. Эти ушки… Он не выдержал и снова рассмеялся.

– Готов поцеловать тигриный нос. Моя собака обожала, когда ее целуют в морду.

– Тигриный нос на человеческом лице? Это будет выглядеть отвратительно. – Исчез хвост, словно растворился, исчезли и уши. Ху Мэнцзы навис над ним, сверкая золотыми глазами. – Хм, где-то я просчитался, мой чангуй уж очень развеселился, я все-таки хозяин гор, а не кошка и не собака!

Сун Цзиюй вскинул голову ему навстречу, попытался придумать какую-нибудь колкость… и не смог.

Нет, это не лао Ху просчитался, а он. Позволил заманить себя в ловушку. Одно дело барахтаться в горячем источнике со здоровенным котом, и совсем другое… Проклятье!

«Он решил отвлечь тебя. И у него получилось. Как у Лун-гэ тогда».

Сун Цзиюй медленно отстранился, настроение улетучилось.

– Я знаю этот прием, лао Ху. Не нужно, все равно ничего не изменится, – он встал, принялся собирать мочалки и щетки. – Мы приятно проведем время, посмеемся и поболтаем, но мои вопросы никуда не исчезнут.

Ху Мэнцзы скрестил руки на груди. Взгляд его стал холоден.

– Что, испугался, магистрат Сун?

Возможно. Немного.

– Нет. Я лишь устал от чужих игр. Если не хочешь, чтобы я спрашивал тебя о старой династии, я не стану. Выясню все сам.

– Думаешь, меня так задевают твои вопросы? Ха. Они неприятны, но такую малость я для тебя сделаю – удовлетворю твое любопытство.

Ху Мэнцзы одним прыжком оказался на бортике, и Сун Цзиюй невольно залюбовался им. Полуобнаженный, с распущенными волосами, гордый и сильный, глаза горят золотом… Так, верно, первые хушэни являлись людям. Лишь потом подглядели у них манеру одеваться.

– Ты и так сделал для меня много, лао Ху. Я не смею просить о большем, – мягко сказал он. Ему хотелось лишь провести границу, не ссориться снова. – Спасибо, что позволяешь Хэ Ланю служить мне. Ты ведь дорожишь им, я вижу.

Ху Мэнцзы фыркнул.

– Вовсе нет. Он глупый маленький цветок, но смотреть на него приятно.

– Хм, – Сун Цзиюй улыбнулся легонько. – Как скажешь, лао Ху, но, по-моему, и он в свою очередь привязан к тебе.

Отчего-то Ху Мэнцзы болезненно сдвинул брови, будто вот-вот заплачет, но быстро овладел собой.

– Я просто накормил его однажды, вот он и хочет еще подачку. Голодным яогуаям все равно, а он приполз ко мне очень голодным. Хватит мерить все человеческими мерками, глупый чангуй. Ты теперь в мире, где либо сильный жрет слабого, либо слабый присасывается к сильному. Хотя… будто у людей не так!

Он ушел в павильон-купальню и немедленно попал в руки лисов, ждавших с полотенцами и новым халатом. Еще три лиса окружили Сун Цзиюя, принялись вытирать его так усердно, что он еле устоял на ногах.

– Эти – тянутся к людям, потому что лисы – все равно что собаки. А прислуживают мне, потому что я сильнее всех в горах.

– И красивее всех! – подхватил лисенок, причесывающий его.

– Мудрее всех!

– Могущественнее!

– Да, да. Я такой. – Ху Мэнцзы потрепал за щеку юнца, натирающего его ароматным маслом, накинул черный халат и вышел из купальни.

– Яогуаи-цветы любят тепло, влагу, ловят потоки ци отовсюду, куда дотянутся, они – рабы своего голода. Мы, шэни, голодом не одержимы, но прикованы к своей земле и из нее черпаем силу. Только люди свободны. Поэтому у духа не может быть родственной души: мы ущербные создания, однажды потерявшие право родиться людьми. Жить, как люди. Любить, как люди.

– И все же это звучит слишком безнадежно, – Сун Цзиюй вздохнул.

Не ответив, Ху Мэнцзы, повелительно взмахнул рукавом. Пришлось следовать за ним, но когда лис-слуга распахнул двери в господские покои, Сун Цзиюй заколебался. Стоит ли… Впрочем, он ведь не девица, чтоб бояться входить к мужчине. Против его воли этот кот ничего не сделает, а пропустить по чарке после купания будет приятно.

Скажи ему кто раньше, он не подумал бы, что здесь живет кичащийся своим богатством господин Ху. Из всей обстановки, пожалуй, лишь большая резная кровать имела ценность – она вся испещрена была изящными картинами: видами гор и лесов, столицы, утопающей в садах и пышных парках. На легчайшем прозрачном пологе – переплетенья трав, и золотые кудельные светлячки между ними.