Слуга тигра

Он остановился, раздраженно выдернул длинную плеть вьюнка, душившую розу, и отшвырнул в сторону.

– Не стану ходить вокруг да около, магистрат Сун. Увидев, как вы гордо минули нас у городских ворот, пожелав сразу заняться делами, я понял, что вы человек исключительный. Пусть женщины шепчутся по углам и посылают свах, мужчины могут договориться лицом к лицу. Мои младшие дочери – близнецы, потому и замуж я хочу их выдать так, чтоб младшая сразу последовала за старшей. Циньчунь просватана за молодого господина Ма, Цяньчунь же… восхитилась, когда услышала, что вы спасли жениха ее сестры, и сразу прониклась к магистрату Суну глубочайшим почтением. Мы с ее матерью решили, что это, должно быть, судьба.

– Раз господин Цюй говорит прямо, я тоже буду говорить прямо, – Сун Цзиюй повернулся к нему. – Какой гуну Цюю прок выдавать за меня дочь? Если бы меня сватала какая-нибудь уважаемая госпожа, не знающая моей истории, я бы понял – внешним лоском легко обмануться. Но вы, судя по тому, что упомянули имя хоу Чжу, о моей жизни в столице наслышаны. Впрочем, допустим, я извлек урок и приму ваш совет подумать о славе. Чем я могу быть полезен вам, гун Цюй?

– Разве может быть бесполезен магистрат? – гун Цюй усмехнулся в длинные вислые усы. – Говорят, «общие чаяния – общие силы». Существует множество деликатных дел, которые решаются лишь между друзьями и родственниками. Ваш предшественник понимал это. Его отъезд – такая потеря…

Вот как, значит, бывший магистрат был посвящен во все, что здесь творится. Не то чтобы Сун Цзиюй был удивлен.

Что-то крутилось на краю сознания, что-то о магистрате, но он никак не мог поймать мысль…

– Значит, вы вот-вот породнитесь с господином Ма? – спросил он. – А жены ваших сыновей, из каких они семей?

И чем эти сыновья, интересно, занимаются? Обычно отпрыски аристократических родов идут по стопам отца, сдают в столице экзамен и становятся чиновниками, чтобы приумножать фамильную славу…

Гун Цюй пустился в долгие объяснения, из которых следовало, что два сына его служат чиновниками в порту и женаты на дворянских дочерях из соседнего уезда, третий сын управляет лавкой тканей и женат на старшей дочери семьи Сыма, а четвертый – императорский сборщик податей.

Рассказ он прервал лишь для того, чтобы бросить камнем в тощую бродячую собаку, неизвестно откуда взявшуюся, – видно, где-то впереди в стене был пролом.

Собаку было жалко. Себя тоже было жалко. Нет, становиться зятем этого Цюя и слушать его бесконечные словоизлияния – через месяц шелк через балку перекинешь.

Однако толк от этого тоже был: мало-помалу из осторожных наводящих вопросов и витиеватых ответов Цюя в голове у Сун Цзиюя сложилась карта родственных и дружеских отношений между представителями чжунчэнской верхушки. И в центре этой карты, как гора Пэнлай, высилась семья Ма.

Может ли быть, что господин Ма как-то связан с «Алой лилией»? В конце концов, он самый крупный судовладелец в городе, на его кораблях наверняка доставляется порядком контрабанды, почему бы не провозить еще и рабынь из Корё?

Книгу бы, книгу из борделя… Или вызвать на допрос мамашу? Но так можно и спугнуть…

Он понял, что прослушал последнюю тираду Цюя, и неопределенно кивнул в ответ. Пообещал непременно подумать о щедром матримониальном предложении и откланялся, с облегчением вздохнув лишь за воротами.

Так почему вспомнился прошлый магистрат? Что за мысль мелькнула и ушла?

Он пустил Бархата медленным шагом по улице. На «Алой лилии» убивают девушек. Трупы не топят, потому что они всплывают, а всплывают они, потому что их не любит речной дракон… Что за чушь, но пусть уж. Может быть, их вывозят в море? Но на складах и в трюмах никаких следов… Закапывают в лесу? Это ж как надо закопать, чтобы звери не растащили и кто-нибудь не нашел кость-другую…

«Магистрат часто ездил на болото охотиться, – вдруг зазвучал в его голове голос Хэ Ланя. – Там лихорадку и поймал…»

Зачем охотиться на болотах, известных своими топями и ядовитыми испарениями?!

Сун Цзиюй вздрогнул, будто очнувшись ото сна, и резко поворотил коня.

* * *

Сонный стражник открыл ему двери управы и душераздирающе зевнул. Шел час Собаки, луна поднялась высоко над крышами и готовилась покатиться вниз. Сун Цзиюй быстро прошел через двор и галерею к своим бывшим покоям и тихо постучался в комнату для слуг.

Хэ Лань открыл немедленно, верно, не спал. С распущенными волосами, без косметики, в одном лишь тонком исподнем, он выглядел просто и трогательно.

– Учитель… – начал он и осекся.

Только сейчас, глядя на него, Сун Цзиюй вспомнил, что они, кажется, поругались, и глупо застыл в проеме.

Хэ Лань тоже как будто вспомнил – опустил глаза, обхватил себя руками.

– Что-то случилось, господин магистрат?

«До чего же глупая сцена», – подумал Сун Цзиюй, наблюдая как бы со стороны. Взъерошенный от быстрой скачки магистрат, все еще в парадных одеждах, пахнущий вином, вламывается глубокой ночью к молодому помощнику лекаря, которого не далее как днем чем-то обидел. Будто и правда был виноват и пришел мириться, право слово.