Слуги этого мира

Ми-Кель недоуменно подняла глаза.

Ти-Цэ глубоко вздохнул, понурил голову, но заставил себя даже при этом держать глаза открытыми. Никогда прежде слова не давались ему с таким трудом.

– Я тут подумал… много думал, почему у нас с тобой… никак не выходит оставить потомство. Сначала сваливал все на низкую рождаемость в целом, закрывая глаза на то, что сам я из многодетной семьи. Затем успокаивал себя мыслью о том, что тебя мать родила очень поздно – мол, мало ли, наследство. И… вот… Всякий раз умудрялся находить сотни, тысячи причин, чтобы винить кого угодно и что угодно. Но правда всегда была очевидна. Только я никак не хотел смотреть ей в глаза. Я так… мне… – Ти-Цэ шумно сглотнул. – Правда в том, что дело во мне.

Ми-Кель хмурилась, но не перебивала, а прислушивалась к каждому его слову, к каждой интонации, как тонко настроенный радиоприемник.

Ти-Цэ продолжил, сжимая и разжимая вспотевшие кулаки:

– Я мало рассказывал тебе о воспитательном лагере, а о неприятных моментах упоминал вообще только вскользь, потому что не хотел грузить тебя этим. Но у меня всегда были проблемы с самоконтролем. Наставник очень старался мне помочь, но я сам трудился недостаточно, чтобы научиться осознанности и самоанализу. Даже в медитациях я до сих пор не достиг успеха. И я никогда не мог дать тебе столько спокойствия, сколько ты заслуживала. Где-то в глубине души, наверное, я это понимал, и от этого начинал переживать и загоняться еще сильнее. Сколько себя помню, срывал злость на всех, кто попадался мне на пути. Знал, что веду себя, как дурак, когда рявкаю на сослуживцев, и что все равно не удастся спровоцировать их на ссору, которая помогла бы мне спустить пар. Вместо этого они лишь улыбались мне и шарахались как от чудика. Я это заслужил. И думаю, что это сказалась также на… ты понимаешь. Я не мог осознанно подойти к зачатию ребенка.

Ти-Цэ хотелось бы, чтобы его перебили, но Ми-Кель продолжала слушать его, не издавая ни звука, и ему пришлось доводить начатое до конца.

– Ми-Кель, это все из-за меня. У слабых родителей рождаются слабые дети, а слабые дети не выживают. Я – то самое слабое звено. Не в пример тебе. Все, что мы пережили, нам пришлось вынести из-за меня, в том числе и твои нервные срывы. Я внушил себе, что это твоя особенность, потому что ты самка, но мама все чаще стала приходить мне на ум. Я помню проведенные с ней дни, и не было существа более спокойного и счастливого, чем она. Потому что рядом с ней был достойный ее йакит – мой отец, пребывающий в гармонии с самим собой. Мне… ужасно стыдно перед тобой, но это правда. Каждое слово – правда. Я тебя недостоин. Я не хотел, чтобы ты это услышала из моих уст, но невозможно выносить, когда ты всячески поддерживаешь меня, а сама проблемы и причины всевозможных бед продолжаешь искать в себе. Ми-Кель, я не имею права на твое прощение, но, если можешь… Пожалуйста, прости меня.

Ти-Цэ приклонил голову, прикоснувшись к земле лбом.

Он жмурился и с гулко бьющимся сердцем прислушивался к ее дыханию. Как вдруг почувствовал поверх своей короткой центральной пряди мягко опустившуюся ладонь.

Ти-Цэ осторожно приподнял голову. Она выглядела уставшей, но на губах ее была невесомая тень улыбки.

– Вот как, – только и сказала Ми-Кель.

Ти-Цэ ждал слез и крика, но увиденное выбило его из колеи. Стыд глодал йакита до кости, но ее лицо – лицо докопавшейся до истины после долгих терзаний женщины, – взбудоражили в нем совсем другие чувства. Это была улыбка его матери – умиротворенная, спокойная и очень любящая.

– Ты… не ненавидишь меня? – спросил Ти-Цэ.

Ми-Кель усмехнулась. Он недоверчиво таращился на нее, пережившую по его вине столько несчастий.

– Если все действительно так, как ты говоришь, – Ми-Кель вздохнула и непременно закатала бы рукава, будь они у нее, – то это можно исправить, а значит, все в порядке. Ведь теперь ты не будешь держать все в себе, правда? Мне ли не знать, как тяжело, когда захватывают чувства, а сдерживать их нет сил. Почему ты не говорил мне этого раньше? Ведь это только лишь значит, что между тобой и мной чуть больше общего, чем мы оба думали.

Ти-Цэ заколотила мелкая дрожь, но Ми-Кель удержала его от очередного поклона за руки.

– Давай справляться с этим вместе? – сказала Ми-Кель. – Ребенок ведь наше общее дело. Ти-Цэ, не молчи, пожалуйста. Скажи, что отныне будешь делиться со мной всем. Я хочу слушать тебя так же, как ты слушаешь меня. И я готова ждать, когда ты придешь в себя, столько, сколько тебе потребуется. А после мы снова попробуем, и точно справимся. Вдвоем.

– Ми-Кель…

– Я так горжусь тобой, – прошептала Ми-Кель. – Я знаю, как тяжело тебе далось все это признать не только передо мной, но и перед самим собой. Ты как будто… Не знаю, как и сказать, но ты сильно изменился за этот вечер. Я вижу в тебе мужчину, Ти-Цэ. И безумно счастлива.