Слуги ветра

Рабов спустили в подвал. Пока мы с Азаром топили маленькую баню, слуги носили из реки воду в купальню.

На нижнем этаже дома приготовили три комнаты, в которые я собирался поселить своих будущих гостей.

Я ненавидел рабство. Терпеть не мог, когда кто-то позволяет себе так единолично распоряжаться человеческими судьбами, и потому ни меры не сомневался, что все рабы, купленные мной, получат вольную грамоту.

Как только баня была готова, я первым отмылся от дорожной пыли и зловоний рабовладельческого торжища. Вечно ворчащая старуха Трома принесла мне холодного вина и быстро спровадила в спальню, берясь за работу.

Тром сидел на веранде и перебирал пергаменты, врученные мне вместе с рабами.

— Скажи, старик, часто ли ты слышал, как говорят духи?

— А ты что же, с духами говорил? — удивился Тром, почесывая лысину.

— Спросил у купца, как имя мальчишки, а тот не знал. Но у меня в голове вроде как гром загрохотал, такой голос… И произнес имя — Най.

— Ой, сынок, как бы не сами нейфы голос подали. Ты костями, что я тебе давал, играть не вздумал?

— Тьфу на тебя, какое играть, после несчастного капитана со мной даже пьяный вусмерть сапожник играть не сядет.

— Это все тебе наказание, что к святым духам, к алтарю не ходишь, восхвалений не вторишь. Вот и не знаешь, невежда, что голос нейфов громогласен, предвещает кары да беды.

— Тоже скажешь! Старый пьянчуга! При чем здесь святые алтари?

— Голос нейфов — знак тайный, либо жизнь вечная, либо мгла млечная. Никак сам хозяин Арха с тобой заговорил.

— Ты опять про свои кости! Они-то тут при чем?! — возмутился я, собираясь уходить.

— Верно говорю, кости голос подали! Или брось подальше, или слушай, что говорят! Вот тебе мой совет.

— Вот еще с костями мне разговаривать не приходилось. Пил часто, пил много, но чтоб до такого допиться.

— Это дар небесный, дубина ты сучковатая! Кости многие сотни календарей молчали! А тут заговорили, да с кем, пропади он пропадом, ворюга безродный!

— Ты полегче языком-то, старый, я уж камня два ничего не крал.

— На вот, возьми, — старик достал из-за пазухи керамический флакончик и протянул его мне. — Душная соль это. Когда нейфы говорят, голос их мутит сознание, бывает что и падучей свернет в коромысло, не встанешь. Вот ты соль тогда и понюхай, чтоб чувств не лишиться.

— Успокоил! — хмыкнул я. — Тоже мне друг называется, вот и буду как дурачок ходить благоухать этой гадостью.

— Верно тебе говорю, от их голоса скрутит так, что кости переломает. Еще попомнишь мои слова, — Тром повысил голос и привстал.

— Давай свой флакончик, вдруг и вправду пригодится, — сдался я, протягивая руку.

Спрятав соль за пояс, я стал наливать себе вина, чтобы уснуть крепче, но Тром дождался, когда чаша наполнится наполовину, и придержал кувшин.

— Ты на вино-то не налегай, полдень скоро. Я и служивых небоходов подыскал, и лампадаря смотреть приведу. Ты теперь капитан, не просто баламут трактирный.

— Позже, Тром, давай завтра, я устал как собака. Мне и надо-то всего отогнать корыто подальше да продать побыстрей. Кого нашел и те сойдут! Духи помогут, стащим это корыто с верфей.

Старик почесал ухо и налил себе вина тоже.

— Если из столицы пустой уйдешь, все неладное заподозрят, хоть видимость создай, что с полной командой, а уж калек я наберу.

— Этим калекам платить надо золотом, а не речными камушками, куда их столько! Вон я за рабов да лошадей пять сотен отдал.

— А ты что думал, от хорошей жизни Таус тебе такую сделку предлагал. Его, видать, за такие аферы и подрезали.

— Ладно, веди своих убогих, все одно ведь поспать не дашь.

По уверениям Трома затея была не безнадежной. Я понимал, что рискую, что все может провалиться в любой момент. Золото, что я буду сулить в качестве платы, будет моим собственным. Казна бывшего капитана теперь пуста.

Но для начала я потратил некоторые запасы серебра на то, чтобы приодеть Азара и старика. Взваливая на себя обязанности капитана, я должен был иметь нового старшего помощника и советника. Тром стал моим советником, не знаю как к другим, но к мнению этого старца я готов был прислушаться всегда. Азар долго капризничал, но все-таки согласился, хоть и временно, быть моим старшим помощником. Он же привел откуда-то из шахтерского квартала угрюмого мужика, кривого на один глаз, и сказал, что этот человек был когда-то лампадарем на каком-то торговом корабле.

Мы вновь стояли на палубе фрегата, и я немного настороженно смотрел, как одноглазый разматывает хитроумные узлы на крышке трюма.

— Кто такой лампадарь? Это что — какой-то особый вид лодыря-фонарщика?

— Нет, капитан, пойдемте в трюм, и Ханх все расскажет.

— Ханх? Он что, тоже полхиец?

— Да, капитан, все из его рода когда-то были знатными мастерами своего дела.

— Великие духи! — взмолился я. — Что же это за дело такое, скажите мне, пожалуйста?!

Кривой Ханх скорчил ехидную гримасу и оголил обломки зубов в почерневшем от травы рту.

— Не извольте беспокоиться, господин капитан, — сказал калека, шмыгая носом. — Я свое дело знаю, открывайте…