Слуги Зла

Мы устроились для завтрака и беседы в густых зарослях, скрывающих глубокий и длинный овраг. Овраг этот сначала шел параллельно большой дороге, милях в двух от нее, потом резко сворачивал в сторону. По дну оврага тек небыстрый ручеек, заросший болотной травой с ватными шариками на концах стеблей. Мои друзья легко определили по запаху и по состоянию растений, что людей в этом месте уже давно не бывало. Это внушало надежду на возможность спокойно обсудить мои новые сведения.

Я, кажется, рассказывал в изрядно трагических интонациях, но мое беспокойство не вызывало у аршей желания по обыкновению высмеять мой эльфийский пафос.

– Короче, все плохо, – резюмировал Паук, когда я закончил. Веревочка на его пальцах натянулась очень уж простой фигурой, такую мог бы собрать даже я: в моем детстве, в деревне, она называлась "могильная плита". – Вот Клык с Нетопырем надеются, что перемирие с людьми можно будет возобновить через некоторое время, а перемирие, похоже, совсем не светит. Горожан уже до колик нами запугали, грамотно придумано. Лешачка на эти горы по-настоящему глаз положила.

– Ну и будет еще одна большая драка, – сказала Шпилька.

Задира издал воинственный вопль. Паук сморщился.

– Интересно, а кто будет драться? – спросил он со вздохом, продевая пальцы в новые петли. Могильную плиту перечеркнул веревочный крест. – У нас же бойцов – сами знаете. И неизвестно, что лешачка еще отмочит. От одного наводнения мало не показалось…

– Да из всех окрестных мест… – начал Задира и осекся. Окрестных мест, обитаемых аршами и не пострадавших в войне, осталось не так уж и много. Для восстановления боеспособности хозяев гор требовалось время – по моим подсчетам, не год и не два.

Арши хмуро замолчали – но тут мне в голову пришла ослепительная мысль. Она поразила меня самого – очевидностью и парадоксальностью в одно и то же время.

– Ребята, – сказал я, – вы ведь неплохо относитесь к людям в качестве союзников? Вот именно вы, а? Ведь вы уже воевали вместе с людьми, в армии Карадраса, еще в чьих-то… ты, Паук, с Фирном… Может быть, вы могли бы организовать наших…

– Да ты этому оболдую-кузнечику даже сказать побоялся, что мы тебя ждем, – фыркнула Шпилька. – А сказал бы – он бы от страха обгадился или в драку бы полез.

– Она права, по-моему, – кивнул Паук. – Даже если среди людей в этих местах есть кто-то с головой на плечах – нам они не товарищи.

– Так ведь я же не о них, – возразил я, внутренне возликовав. – Я о короле Чернолесья и его подданных. Мои соотечественники обвиняют их во всех мыслимых грехах, в городе говорят, что они продались Тьме – это значит, что жители Чернолесья стали настоящими врагами эльфов и обществом орков их не испугаешь.

Задира скептически усмехнулся, Шпилька снова фыркнула, но Паук, переплетая веревочку во что-то сложное и странное, задумчиво сказал:

– Как, любопытно, ты это себе представляешь? Чтобы Клык с тамошним королем поболтал по душам? А кто его пустит ко двору-то?

Я пнул его в колено:

– Ты без воображения, старина! Болтать по душам буду я! В вашу пользу. Меня, как бывшего эльфа, знающего все секреты Пущи в тонких частностях, будут слушать!

Задира хихикнул и толкнул меня в грудь:

– А ты знаешь секреты Пущи в тонких частностях, Эльф? Убил…

– Я узнаю, – сказал я. – Я пойду и узнаю – вместе с вами. Я уже многое понял, а пойму еще больше. Самое главное – для меня в этом путешествии появился настоящий смысл. Не душеспасительная прогулка эльфа, обдумывающего житье, а настоящая разведка. И война будет… за вас и за нас. За горы и за равнину тоже. За свободу.

– Угу, – сказал Паук. – Значит, ты понял про свободу?

Я привалился к его плечу. Было тепло и надежно, я почувствовал себя уверенно, я мог рассуждать – и сказал:

– Паук, я начал понимать еще в горах. Сейчас я вижу, что чары королевы Маб распространяются, как чума. Знаешь, я все время думал о Безумной Эльзе… Маленькая Эльза из города Светлоборска не стала бы искать своего любимого в лесу. Да что там! Она сама его туда привела бы, она радостно отдала бы его душу Государыне в уплату за вечную молодость и эльфийскую красоту… Паук, ребята… я, видите ли, боюсь, что здешние женщины вскоре будут отводить Государыне своих детей, сами! Раньше, я знаю, я помню, женская любовь была противоядием, теперь она – яд, сладкий яд…

– Бедный Эльф, – вздохнула Шпилька.

– Бедные люди, – сказал я. – У меня есть вы и ваш здравый смысл, а горожане пьяны надеждой, они только и ждут, чтобы им свистнули из Пущи, чтобы радостно побежать на свист. Прелесть рабства у королевы Маб – в том, что ее рабы считают себя свободными и счастливыми… на долгие-долгие годы.

– Помнишь, – заметил Паук, – когда-то ты говорил, что, по-твоему, лешачка имеет право использовать людей ради блага Пущи?

– Сейчас я так не думаю, – сказал я твердо. – Мне так хочется… настоящего. Тепла, дружбы, любви, доверия… Чрево Барлогово, Паук, эльфы дружить и любить не хотят и не могут, а люди почти разучились!

Веревочка на пальцах Паука образовала восьмиугольную эльфийскую звезду.