Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

Однако многие депутаты думали иначе и полагали, что в России сформировалась ограниченная (дуалистическая) монархия с основными ее признаками: двухпалатным парламентом и Конституцией в лице Основных государственных законов. В пространстве политических символов началась своеобразная эквилибристика, когда представители власти и либерально-демократической общественности интерпретировали Основные законы на свой лад. Представители либерального лагеря пытались объяснить парадокс «самодержавия в условиях парламентаризма», понимая под первым не более чем суверенитет. Представители власти попросту отрицали существование парламента в России. Еще 24 апреля 1908 г. министр финансов В. Н. Коковцов во время дискуссии с П. Н. Милюковым, говорившим о создании парламентской комиссии в Думе, бросил фразу: «Слава Богу, парламента у нас нет!», на что бурным рукоплесканием отреагировал один из лидеров правых В. М. Пуришкевич. Милюков же настаивал, что есть не только парламент, но и Конституция в виде Основных государственных законов.

Примечательно, что накануне войны, 12 июля 1914 г., на заседании Совета министров Николай II предложил лишить Государственную думу законодательного статуса и сделать ее законосовещательным органом, что должно было поставить точку в разногласиях о существе политического строя империи, но большинство министров высказалось против этого. Конфликт Государственной думы и верховной власти также был предопределен, как ни парадоксально, спецификой «патриотического настроения» 1914 г. В период «патриотической эйфории» части общества летом 1914 г. звучали восторженные голоса о начале новой эпохи сотрудничества представительного учреждения с правительством и верховной властью. 25 июля появился слух о том, что «Москва намерена просить настоящей конституции, и тогда она обещает положить все средства и силы для выигрыша начатой войны»[2095]. И депутаты, и представители высшей власти говорили о единении царя с народом, однако смотрели на это единение под разными углами: власть надеялась на полную лояльность Думы к своей политике и предоставление карт-бланша по наиболее актуальным вопросам, депутаты же, наоборот, рассчитывали на уступки со стороны власти, расширение деятельности общественных организаций. 15 сентября 1914 г. на обеде в московском «Эрмитаже» П. Н. Милюков заявил, что «настоящая война открывает новую эру для русского общества, когда оно снова может приступить к социальному строительству, что теперь общество не может и не должно обрекать себя на пассивное отношение к общественным вопросам»[2096].

В августе распространились слухи, перепечатанные газетами, что вскоре будет опубликован указ, касающийся целого ряда льгот в правовом положении инородцев в России. Со ссылкой на главноуправляющего землеустройством А. В. Кривошеина сообщалось, что «этот указ будет представлять собой нечто схожее с манифестом 17‐го октября»[2097]. Но надежды не оправдались. Как верно заметил В. М. Шевырин, «призыв царя к единению, прозвучавший в манифесте 20 июля 1914 г., был, в сущности, лишь призывом к смирению верноподданных. „Единение“ с высоты престола виделось как забвение прошлого лишь со стороны общества»[2098].

В начале ноября 1914 г. начальник московского охранного отделения А. Мартынов передавал, что в Петрограде в интеллигентских кругах возникла идея подготовки всеподданнейшего адреса в результате несбывшихся ожиданий: «После известного исторического заседания Государственной Думы в общественных кругах царила твердая уверенность, что правительство ответит на патриотический подъем каким-нибудь либеральным актом. После воззвания верховного главнокомандующего к полякам со дня на день ожидали подобного же акта в отношении евреев и финляндцев. Затем настойчиво стали говорить об амнистии и вообще о ряде мер, направленных к „примирению с обществом“. Когда все эти ожидания не сбылись, в радикальных кругах общества стало возрастать раздражение, сперва глухое, а в последнее время все более острое и явное»[2099]. Предполагалось, что в адресе будет указано на безотлагательную необходимость созыва Государственной думы и привлечение общественности к обсуждению важных вопросов, на пагубность реакционной политики. Обсуждалось, что адрес будет передан императору либо лично председателем Думы М. В. Родзянко, либо объединенной делегацией представителей Всероссийского земского союза и Всероссийского союза городов. Однако составлению и передаче адреса воспрепятствовали сохранявшиеся надежды на либерализацию политики власти. Под влиянием «оптимистических» настроений в ноябре появились слухи, что 6 декабря будет опубликован «особый высочайший акт, в котором выражена будет благодарность народу за патриотические воодушевления и жертвы и вместе с тем будут даны некоторые обещания или даже конкретные указания о новом курсе внутренней политики»[2100].