Слухи, образы, эмоции. Массовые настроения россиян в годы войны и революции, 1914–1918

Небесные «знамения» интерпретировались на всем протяжении войны, но следует заметить, что даже эсхатологический дискурс имел как негативную (страх перед концом света), так и позитивную (радость перед приходом царства божьего на землю) трактовки. В сентябре 1915 г. в Вологде во время сильного урагана снесло крест с купола церкви св. Кирилла-чудотворца. Крест упал в реку и погрузился в ил. Крестьяне, не найдя его, стали искать объяснения. Одни болтали, что крест, поднявшись на небо, растаял в небесной выси. Бабы увидели в этом знак, что немец «снарядом своим одюжит Христову веру». Другие утверждали, что крест поднялся к небу и полетел на восток, в Царьград, где опустился на храм Св. Софии[2184].

Связь технических средств с народными эсхатологическими представлениями уже отмечалась в современной литературе. Она относится к мотиву «чудесного мира», или, точнее, «металлического мира»: на рубеже XIX–XX вв. крестьяне считали технические изобретения признаком последних времен и верили, что паровоз движется, потому что им управляет черт, при этом и паровоз, и пароход считали огненными змеями Апокалипсиса (во многом из‐за издающихся свистков и вырывающегося из трубы дыма). И. А. Бессонов наиболее характерными эсхатологическими образами «металлического мира» называет «железных птиц», «железную паутину» и «железных коней»[2185]. Под первыми понимались аэропланы (прообраз саранчи), под вторыми — телеграф, опутавший землю антихристовой сетью-проволокой, под третьими — автодвижущиеся средства (автомобили, броневики, танки) как кони Апокалипсиса. Впрочем, Бессонов полагает, что окончательно образ «железного коня» сформировался в период коллективизации и под ним крестьяне имели в виду трактор[2186]. Следует заметить, что в 1915 г. колесные и гусеничные трактора производились на Сормовском заводе, на заводе «Аксай» в Ростове-на-Дону, на заводе Я. Мамина в Балакове Самарской губернии, но для большей части сельских жителей эти машины оставались диковинными[2187]. Встречались и рациональные объяснения отказа от использования тракторов по причине их неэффективности: высокой стоимости эксплуатации и недостаточной надежности[2188]. За время Первой мировой войны известны высказывания крестьян об автомобилях и мотоциклах как дьявольских изобретениях (образ «черного автомобиля» как автомобиля дьявола подробно будет рассмотрен ниже). Показательно, что крестьяне с подозрением относились даже к велосипедам, передавая в местах распространявшейся холеры слухи, как на них немецкие шпионы разъезжают по деревням и травят колодцы. При этом догнать шпионов-велосипедистов не удавалось даже на лошадях — они чудесным образом ускользали от погони.

Для понимания обстоятельств формирования массовых фобий необходимо также учитывать, что Первая мировая война усилила невротизацию общества. В историографии уже неоднократно поднималась проблема травматического психоневроза, или шелл-шока (второй термин характерен для западной литературы), — посттравматического стрессового расстройства[2189]. Уже отмечалось, что с первых месяцев войны врачи-психиатры принялись изучать этот феномен, в специализированных журналах появлялись соответствующие статьи, выходили и отдельные брошюры[2190]. Вместе с тем проблема массового умопомешательства была хорошо известна и по предыдущим войнам, причем не только в среде врачей-специалистов, но и широким кругам читателей[2191]. Показательно, что в то время, как военные психиатры били тревогу и писали о массовом распространении душевных болезней на фронте, гражданские врачи также констатировали увеличение поступлений в городские психиатрические лечебницы, причем в первую очередь за счет женщин[2192]. Особенно выделялись среди них беженки. Часто именно ужас, вызванный бомбежкой, «встречей» со смертоносной военной технологией, запускал механизм разрушения психики. Психиатр А. А. Бутенко наблюдал поступившую в сентябре 1915 г. в московскую Алексеевскую психиатрическую лечебницу крестьянку-беженку из Гродненской губернии сорокалетнюю Агафью Данилову, первым шоком для которой стала бомбардировка аэропланами ее родной деревни[2193]. Следует учитывать, что хотя психические болезни не заразны, в психиатрии известен феномен «душевной контагиозности» — инстинкта подражания, объясняющего заразительность чувств и эмоций[2194]. Общая атмосфера нервозности создавала благодатную почву для распространения массовых фобий.