Слушая других

Катя улыбнулась, за тем рассмеялась. Напряжение окончательно спало. Мы продолжили беседу более непринужденно.

Стандартные жалобы на сниженное настроение, плохой сон, тревогу... Ничего выделяющегося и ничего конкретного: Катя не открывалась. Тем не менее, мне казалось, что она хотела, чтобы я спросил её о чем-то. Но о чем? Что может быть такого, о чем она хочет рассказать, но не может?

В этот раз я не стал ломать голову и решил пойти самой простой дорогой — просто спросить:

— Знаете, у меня создаётся впечатление, что вы что-то хотите мне рассказать, но никак не решаетесь и ждёте, что я прочитаю ваши мысли.

Часто, когда я не понимаю, что происходит, когда я путаюсь в эмоциях пациента, я просто рассказываю ему об этом. И это всегда имеет свой результат.

— Да... — Катя вдруг резко стала серьёзной, улыбка пропала с её лица. — Вы правы... Есть кое-что, о чём я не рассказывала прочим докторам... Да они и не спрашивали.

— Я тоже могу не спрашивать, не хочу вырывать из вас информацию клешнями, — как можно более сочувствующим голосом произнёс я.

— Да тут дело в моём отце...

Катя украдкой бросила взгляд на меня — проверяла реакцию. Я одобрительно кивнул.

— Да... Отец... Понимаете, он бросил мою маму, меня. Нашу семью, когда мне было 10 лет...

— Понимаю, — отозвался я.

Это была не самая лучшая фраза, ведь на самом деле я не знал, какого это, когда тебя бросает отец.

— Мне кажется, я понимаю — продолжил я, — вам тогда пришлось повзрослеть. Детство кончилось.

— Да... — ответила Катя, смотря перед собой пустым взглядом. — Мне так и сказала мама, что теперь детство закончилась, и я должна помогать ей. Она сильно плакала тогда.

— С какими эмоциями вы вспоминаете уход отца? Насколько это было сильные негативные переживания?

— Очень сильные...

— И до сих пор?

— Да...

На глазах у Кати навернулись слёзы.

Это были важные переживания: утрата детства, потеря отца,

крушение иллюзий и надежд. В тоже время, меня не покидало ощущение, что она не говорит о чём-то ещё.

— Так или иначе, Катя, но это было, — начал я. — Что поделать, но плохие вещи случаются. Мы живём с ними и несём в себе. Тяжелые воспоминания есть у всех нас и с годами их будет становиться больше. Однако они не должны тянуть нас назад, они не должны придавливать нас к земле и выбивать работу из рук. Но негативное событие всегда останется негативным, о нём не вспомнишь с улыбкой, однако и мешать оно тоже не должно.

Катя вытерла слёзы рукавом и постепенно успокоилась.

— Я хочу избавиться от этого, — сказала она. — Хочу, чтобы это больше не влияло на мою жизнь.

Мы договорились, что следующие несколько встреч посвятим её переживаниям по поводу ухода отца. Не смотря на то, что папы ей не хватало на протяжении всей жизни, она идеализировала его образ. В своей голове она полярно назначила мать роль «плохой» (ведь разве от хороших уходят?), а отцу отвела роль «хорошего» родителя. Ей легко удавалось фантазировать о том, как он поддерживал бы её в подростковом возрасте и помогал решать проблемы отношений со сверстниками. Мать, которая была вынуждена много работать и часть домашних хлопот переложить на дочь, на этом фоне выглядела деспотичной и отстранённой. Однако в реальности она стремилась проявлять чрезмерное количество удушающей заботы. Катя игнорировала или искажала реальность.

— Она всё время загоняла себя работой, всегда была уставшей и серой, как мышь, — вспоминала Катя. — Мне она оставляла готовку и уборку, а я же ребёнок, мне 10 лет! Мне с девчонками тусить, да сериалы смотреть!

— Вы можете вспомнить моменты, когда мать была дома? На праздниках или в выходные дни?..

— Да... Она и тогда мало со мной общалась... — Катя задумалась, на её лицо легла тень. — Словно, она была виновата в чём- то передо мной, и поэтому ей тяжело было со мной общаться...

Я не сразу понял смысл этого замечания и Катину реакцию.

Постепенно образы родителей стали приобретать более реалистичные очертания, и Катя позволила себе даже разозлиться на отца. Она кричала и яростно колотила специальную подушку для битья, неистово кусая её за край. После Катя всегда обессилено плакала, свернувшись в комок на кресле.

Она имела право злиться на него, но сила гнева была действительно огромна, и это настораживало меня.

Я сопереживал и направлял её, игнорируя свои собственные переживания. Признаюсь, мне приходилось не редко давить в себе слёзы, ощущая комок в горле и контролировать голос — чтобы он не дрожал. А когда Катя злилась, и её гнев вырывался наружу, я замирал внутри, постоянно напоминая себе, что злится она не на меня.

На одной из встреч Катя сказала:

— Я вчера вечером очень явственно представила себе картину ухода отца... — она стёрла слёзы с лица и продолжила:

— А потом я поняла, что это хорошо.

— Хорошо? — не понял я.

— Да... то, что он ушел. Появилась мысль, что это хорошо, что иначе было бы ещё хуже.

В голове я мысленно перебрал возможные варианты, почему, по мнению Кати, уход отца — это хорошо. Затем я обратил внимание на её лицо, точнее с каким отвращением она смотрела на меня. Внутри меня всё похолодело.