Слушая трио Ганелина. Русский триптих

Ленинградский концерт, хоть и записанный после берлинского, – первый трек на CD. И трещотки, которыми начинается концерт, могли быть африканским посланием, исходящим из сердца России. С таким посланием мог бы выступить Дон Черри, исполнявший африканскую музыку в Копенгагене в конце 1960-х годов после его дезертирства из Америки, когда он играл на карманном корнете с Орнеттом Коулменом и изменил композицию «The Shape of Jazz To Come». Но это не Дон Черри. Это трио Ганелина образца 1980 года в Ленинграде. Они приехали не для того, чтобы изменить название города, а для того, чтобы изменить музыку, которую будут слушать их почитатели. Это новая Россия.

Трещотка – как шорох ползущей в траве змеи. У Владимира Чекасина два саксофона, на которых он играет одновременно, деревянная флейта и бас-кларнет. В этом триптихе он шут; «Da Capo» блещет юмором изнутри. Что делать с человеком, который раздувает меха, извергающие огонь? 15 ноября 1980 года трио Ганелина не идет на поводу у зрителей. Змея в траве продолжает шуршать, но они не дают ей сбежать. Вячеслав Ганелин умудряется украсть на рояле кусочек фразы у Телониуса Монка из его «Raise Four», но не продолжает тему. Вместо этого он играет на перкуссии, как бы сопровождая мелодию, которая звучит в его голове. Все это время Тарасов царствует на ударных. Он не просто держит ритм, он становится ядерным реактором. Звук трещотки продолжается до тех пор, пока у Че-касина не остается другого выхода, кроме как начать играть. Он выдавливает воздух через саксофон так, будто ищет частички кислорода.

Даже на этой ранней стадии выступления медленное развертывание части 1 «Ancora Da Capo» продумано архитектурно; нарастает ожидание, когда каждый из участников заиграет полным звуком. Теперь трио совершенно открыто; начать выступление с перкуссии – все равно что выйти перед публикой голым. Техника не имеет ничего общего с репетицией или тренировкой. Все зависит от личных мотиваций. Когда перкуссионный эпизод постепенно переходит в слияние трех отдельных инструментов, создается впечатление, что Ганелин, Тарасов и Чекасин достигли высшей точки. Теперь они просто вынуждены идти вперед, как поступают все остальные. В Ленинграде они платят дань джазу, в то время как за месяц до этого в Западном Берлине это оказалось ненужным.

Слушая вступление в «Ancora Da Capo» в течение нескольких десятилетий, я пришел к выводу, что архитектура, сооружение этого варианта части 1 звучит именно так, потому что сюита была озвучена после части 2. Всегда считалось, что часть 2 является более законченным произведением. Конечно, все зависит от того, что почувствует слушатель, но для меня критически важно, что часть 1 выросла из части 2, а не наоборот. Первые шесть минут части 1 достигают наивысшей драмы и играются с полным осознанием того, чего трио Ганелина как Триптих уже достигло в Западном Берлине месяцем ранее. Нет ни желания, ни необходимости повторять берлинский успех. Часть 1 – это всего лишь эпизод части 2, который, по сути дела, затем связывает обе половины, укорачивается и возвращается в единое целое в «разминированном» виде. Мы, вероятно, слушаем абстракцию, которую можно сравнивать с тем, что они сыграли на Западе. Я не утверждаю, что решение принималось заранее. Я даже сомневаюсь в этом, однако в 1980 году Вячеслав Ганелин, Владимир Тарасов и Владимир Чекасин искали великих приключений. Их нельзя находить постоянно, сочиняя все новые и новые абстракции. Им пришлось импровизировать, а этого нельзя добиться, сидя за письменным столом. Успехов добиваются активным выступлением на сцене. ГТЧ должно было выйти на сцену и предстать перед зрителями.

Секрет монументального успеха группы в том, что музыканты встретились в такой период жизни, когда каждый из них знал, что может играть новую музыку в определенных рамках (бутылках, структурах – называйте как хотите). Часть 1 и часть 2 «Ancora Da Capo» – не варианты одного произведения. Но музыка, которую мы слушаем, выросла из этой структуры. Обе части совершенно разные не только потому, что они сымпровизированы, но также потому, что в Ленинграде и в Западном Берлине музыканты хотели сказать разные вещи. Может быть, у них были и совершенно разные цели. То, что говоришь своим соотечественникам, это совсем не то, что скажешь незнакомцам, особенно тем, которые потенциально могут стать друзьями.

Конец части 1 начинается задолго до финальной ноты. Я не могу назвать ни одного развернутого джазового произведения, в котором окончание задумано в его сердцевине. Я не хочу сказать, что трио Ганелина приготовилось закончить раньше времени, ни в коем случае, но заключительные моменты неизбежно присутствуют уже в середине, поскольку то, что исходит от этих трех отчаянных музыкантов, – крайне экстремальная музыка. Уже совершенно ясно, что она не может продолжаться. В чем-то в Ленинграде приходится уступить.