Слушая трио Ганелина. Русский триптих

На 12-й минуте слышны шарканье и шум. Как будто аккорд берут кулаками. Звенят тарелки, шипит листовой металл, металлом режут металл, свистят пули; сигналы, звуки гнутся в реальном времени. На 17-й минуте Чекасин обрушивается на каллиграфически отработанные звуки перкуссии. Он переключается на кларнет и снова возвращается к саксофонам. В этот момент трио стабильно, широко открыто, но все-таки компактно благодаря взаимопониманию. Триптих играет в своем ключе. Это синтез нового джаза в новом мире, признание того, что играли в Америке, Европе и, в случае трио Ганелина, в самом сердце Сибири. В течение двух минут Владимир Чекасин переходит на бас-кларнет, Слава Ганелин играет смычком на гитаре и подключает электронику. Перкуссии похожи на серебристую рябь.

На 26-й минуте Ганелин исполняет классическое соло на рояле, искристое, соблазнительное. Мог бы получиться приятный вечер. Но это только кажется. Трио Ганелина приехало издалека совсем не для того, чтобы ублажать соотечественников. Музыканты не презирают традицию, просто сегодня ее нет в меню. На 29-й минуте Чекасин врезается тенор-саксофоном. Это длится недолго, поначалу кажется, что он удалился. Но он возвращается и снова уходит. Слава Ганелин продолжает играть; слышны аккорды, мелодия, и вдруг Чекасин взрывается саксофоном, искажая звуки. Ему не остановиться. Как будто джинна поместили вовнутрь циркулирующего звука, который кружит, кружит и кружит. Кружащийся шум, нот не разобрать. И вдруг они проявляются, вращающиеся и кувыркающиеся в рычащей лавине грома. Музыканты не могут выбраться из этого круговорота. Взлет и падение, взлет и падение, чудо музыки, когда она переходит всякие границы и впадает в искусство неистовства. Финал неизбежен, всего 37 минут и шокирующее забвение. Конец приключения. Это Ленинград, и мы снова за железным занавесом. В Западном Берлине было по-другому. Здесь все игралось для удовольствия публики.

Начало, самое начало второй части такое же, как в первой. Трещотки, шелест, сотрясение воздуха; клавишные нащупывают ритм. По крайней мере тот момент, вхождение, они совершают вместе. Но он быстро заканчивается, потому что Владимир Чекасин не может ждать. Он уже играет партию, которую приготовил для Берлина. Это его собственный словарь, но музыканту нужно опробовать его в новой обстановке. Короткие всплески на рояле, разбрасывание нот. Чекасин сеет семена Бёрда. Так звучит Чарли Паркер – здесь, на Западе. Но Чекасин не собирается играть бибоп. Короткими всплесками он выстраивает линию на фоне бита, который слышит у Тарасова. Трио здесь для того, чтобы облагородить слух; в течение нескольких минут Ганелин переходит на бассет – короткий электрический двухоктавный клавишный инструмент, который звучит как контрабас. На этот раз Славе не нужно обеспечивать глубину звука, его бассет шипит, искрится, потрескивает – и ныряет в самые басы. На короткое время Чекасин переключается на скрипку в стиле Орнетта Коулмена. Кладет на стул свой хорошо разыгранный саксофон и тянется за скрипкой. Он играет смычком длинные, глубокие и энергичные фразы, извлекает из скрипки то, что ему было нужно, и снова кладет ее на стул. Едва ли он будет использовать скрипку снова, но он взял ее неспроста. Она нужна, чтобы придать краску и поддержать поток звуков; чувства заполняют неисследованное пространство и проверяют температуру. Скрипка дает встряску, обеспечивает дополнительный звуковой трамплин.

А Владимир Тарасов держит дребезжащий четырехтактный ритм. Удар, встряска и шипение. Весь акцент на малый и большой барабаны. Как удар по натянутой бумаге. Щелк. Затем внезапно Ганелин начинает играть соло одной рукой. Если звуком можно нарисовать картину, то это был бы пейзаж. Некоторое время трио удерживает «квадрат». То, что началось как предварительное знакомство с новой аудиторией, быстро превратилось в концепцию и нашло знакомые очертания. Но чтобы добиться этого, трио выполняет работу за шестерых. Вячеслав Ганелин, Владимир Тарасов и Владимир Чекасин требовательны к аудитории, зато взамен заряжают энергией друг друга. Сравните в этот момент обе части. Через несколько недель в Ленинграде трио Ганелина снова продемонстрирует искусство «перемешивания карт». А здесь, в Западном Берлине, они полны решимости представить более широкую картину, они не могут себе позволить размышления. К девятой минуте Чека-син должен совершить прорыв. Это эгоистический акт. Да, будь что будет. Его саксофон визжит, дрожит, но затем быстро обретает контроль. Это было бы почти дерзко, если бы не подходило к настоящему моменту.