Через полчаса Вирд увидел то, что осталось от «карманнгиа» и сидевших в ней. Насвистывая популярный шлягер, он свернул на боковую улицу, и вскоре уже катил в такси по направлению к двадцать восьмому кварталу, где располагалась лаборатория. Позвоночник продолжал побаливать, и у Вирда возникло подозрение, что какая-то часть спинки от стула срослась с ним навсегда.
Вирд с рассеянным видом слушал захлебывающуюся скороговорку диктора последних новостей. В его голове начал вызревать интересный план, построенный на данных, столь любезно предоставленных фирмой «Роберт, Мерль и К°».
Такси миновало центр. Оставив позади оперный театр, сверкающий, словно гигантский зеленый смарагд, машина вскоре свернула на Майнор-авеню, откуда рукой подать до дома. Утопая в мягком сиденье, Вирд устало прикрыл глаза. Сейчас он чувствовал себя эдаким мальчишкой-бойскаутом, который свалился в водопад, чудом не утонул, и вот его освобождают от таких ненавистных уроков, отправляют домой, в теплую постель. На целую неделю.
2
«Грин Фарм» уже много лет не была настоящей фермой. От ее сельскохозяйственного прошлого сохранился лишь красивый бревенчатый дом времен Гражданской войны. Вокруг дома был разбит большой парк, а поля и пастбища постепенно были распроданы и застроены виллами преуспевающих деловых людей. Как живой лев в лавке, набитой игрушечными зверюшками, «Грин Фарм» выделялась среди них неподдельным величием.
С тех пор, как Шарки поселился в вилле на Холме, день начинался обычно с возни в гимнастическом зале, массажа и душа. Неизменным спарринг-партнером был младший брат. Два часа перед завтраком Крис никому не звонил и не вел никаких переговоров. Шарки думал… и считал. Мысли, еще не замутненные дневной суетой, текли свободно, порой обретая четкие ясные контуры, порой же, не успев «созреть», таяли, как летний туман на рассвете. Сюда на Холм не долетал монотонный гул города, охватывающего своими щупальцами все большее количество пригородных ферм и поселков.
Кончик сигары, описав дугу, ткнулся в изображение каменного грота на фигурном столе: «Ребята Барни здорово влипли с контейнером на таможне. Видимо, в полиции что-то пронюхали, а, может статься, навели конкуренты…»
Рэкет, рулетка, банки, наркотики — все было привычно и отработано до последнего винтика. Его дело поставлено отнюдь не хуже, чем у Барни, Мерля и других «коллег» — ребята боевые и отлично выдрессированы.
Идея обрела контуры сразу и так быстро, что Шарки прекратил рассуждения вслух и зажмурился. Его гладкое, как у тюленя, и хитрое, как у таксы, лицо приняло задумчивое выражение. Мгновение спустя он приоткрыл один глаз, затем другой. Контуры обозначились еще четче.
Дело было доходное, и «дуэль на тамбуринах» с полицией полностью исключалась. Это было именно то, что сейчас нужно. Он — Шарки — открыл Клондайк. Такая гениальная идея осенила джентльмена удачи впервые.
Неожиданная резкая головная боль на секунду спустила Криса с. Олимпа на землю. «Надо проконсультироваться с врачом, — обеспокоенно подумал он. — Опять, наверное, давление пошаливает». Боль исчезла так же внезапно, как и началась. Осталась лишь красная точка, пульсирующая, как маяк, в темных глубинах сознания.
— И все-таки больно непривычно! — задумчиво пробормотал Шарки, мысленно возвращаясь к только что родившейся идее. Пригубив кофе, он с наслаждением затянулся сигарой. Был шанс заработать половину из ста миллионов. Он еще раз пригубил кофе и, припечатав сигару, решительно сказал, обращаясь к своему двойнику на зеркальной поверхности стола:
— О'кэй, берусь!
3
Солнечный луч уперся в белое поле шахматной доски. Черный ферзь переместился с поля е7 на е2.
— Шах, — тихо произнес Роно, устало откинувшись в жестком кресле.
В полукруглом зале шахматного клуба царила напряженная тишина, казалось, в нем нет ни одного зрителя, хотя билеты на все туры были раскуплены за три месяца до начала первенства штата. Следующий ход Роно завершал партию, длившуюся три часа. Лер, его соперник, остановил часы, вяло пожал руку Роно и, подписав протокол партии, выбрался из-за стола. По залу прошло оживление, раздались аплодисменты, пожилая дама в смешной шляпке, похожей на ночной горшок, преподнесла Роно букетик ландышей. За двумя соседними столами игра продолжалась, поэтому зал снова притих.
«Спать и еще раз спать», — с этим желанием расстроенный Лер Корнуэлл возвращался домой. Поражение, конечно, задело его самолюбие, однако не настолько, чтобы рыдать в дверной косяк в мужском туалете, как это делал на днях его коллега по клубу Сикорски. Через четверть часа старенький голубой «меркурий», дребезжа разболтанным капотом, нырнул в подземный гараж многоэтажного жилого блока на проспекте Независимости.