Однако тщетно он пытался заснуть, буквально физически ощущая мертвую тишину, которая вползла в комнату, окутав липкой паутиной полки с книгами, незавершенный пасьянс на столе и его продрогшее одиночество. Фрагменты шахматных партий, обрывки разговоров с коллегами по клубу, лица погибших заставляли снова и снова искать во всем этом какую-то логическую связь. И все время, пока он ворочался в широкой постели, где-то глубоко в подсознании пульсировала странная красная точка, как бы настойчиво напоминая: «Ты знаешь, знаешь, знаешь…». Только под утро Лер забылся в коротком сне…
Он пробивался вверх, по отвесной стене, выбираясь из серых туч. Он рвался к чистому небу, воздуху, свету. Но сгустившиеся тучи обратились в снег. И снег душил его, и он утонул в нем. Черная птица с красными бусинками глаз взмыла со снега ввысь, а в этой птице был он. И летел куда-то долго-долго…
Будильник поднял его истошным трезвоном. Голова раскалывалась на части, тело ломала противная, похожая на зубную, боль. «Такое ощущение, будто целую ночь занимался перетаскиванием кирпичей, или же по мне проехался паровой каток», — раздраженно подумал Лер, залезая под холодный душ. Наскоро вылив две чашки кофе, он помчался в клуб. Чтобы не опоздать к началу партии, ему пришлось ехать на такси (разогревать свой «драндулет» пришлось бы не менее получаса), это тоже отнюдь не повысило его настроения, ибо Лер был довольно бережлив, если не сказать больше. Сегодня он встречался с Дивом Сеймуром, с которым начал заниматься шахматами почти в одно и то же время.
«Боже, ну и голова! — подумал с тоскою Лер, злобно глядя в могучую, обтянутую кожаной курткой, спину таксиста, бубнившего себе под нос разные банальности о паршивой погоде и недоносках, путающихся под колесами. — Сегодня-то я проиграю наверняка, это точно — ничего не соображаю…»
В этот ненастный день в зале находилось лишь несколько десятков зрителей. А вот места прессы были забиты под завязку, в основном фотокорреспондентами. Это наблюдение также не улучшило настроения Лера. «Собрались, как стервятники, почуявшие падаль», — тоскливо подумал он. Див, уже сидевший за столиком на сцене, выглядел этаким розовощеким бодрячком из дешевой опереттки. Лер с удивлением почувствовал, что он ощущает почти ненависть к своему сопернику. «Доигрался! Если так пойдет и дальше, надо будет показаться психоаналитику», — решил он, усаживаясь на свое место.
Они разыграли испанскую партию. Это был один из любимых дебютов Лера, однако уже в самом начале он умудрился допустить грубейшую ошибку, непростительную даже для зеленого перворазрядника. Поэтому на двадцать седьмом ходу Лер остановил часы и пожал руку соперника.
— Давай через полчасика встретимся в нашем баре, — негромко предложил Сеймур, пока они подписывали протоколы партий, — мне необходимо срочно переговорить с тобой.
— Извини, но сегодня никак не могу, — соврал Лер, хотя никаких неотложных дел в этот день у него не было. — Давай отложим на завтра, если, конечно, у тебя не что-нибудь сверхважное.
До завтра потерпит, — ответил Див. — Послушай, ты случайно не заболел? На тебе просто лица нет, клянусь, мертвецы в гробу и те лучше выглядят!
При слове «мертвецы» Лер непроизвольно вздрогнул. «Неужели он подозревает меня? — мелькнула нелепая мысль. — Чепуха! Просто нервы начинают сдавать, вот и мерещится всякое. Див свой парень, я начинаю «закручиваться» на пустом месте. При таких темпах еще до окончания турнира запросто можно оказаться в рядах команды сумасшедшего дома».
Все в норме, Див, — ответил Лер. — Просто вчера сообщили, что тетушка совсем плоха. Врачи говорят, что из клиники она уже не выйдет. Жить ей осталось от силы месяц. Поэтому сегодня придется ехать к ней.
— Тогда до завтра, — попрощался Див.
Лер торопливо пробрался через служебный вход на улицу. Сгущались сумерки, на улицах вспыхивали огни, одна жемчужная нить за другой. Световые рекламы напоминали крохотные мерцающие самоцветы. Настроение было под стать белесоватому туману, который, крадучись, захватывал улицы одна за другой. Вдобавок ко всему моросил мелкий холодный дождь, да и к тетушке в больницу действительно надо было ехать. «Но не сегодня, — решил Лер. — Зайду-ка в бар. На таблетках долго не продержаться».
Миновав несколько кварталов, он оказался у вывески «Под дубом» — из-за дверей, ведущих в полуподвал, голос Пресли, который вновь оказался на пике моды, навечно законсервированный на магнитной ленте, кричал о несчастной любви, а в щели валил табачный дым. Лер выкинул окурок и начал спускаться вниз.