Служанка

Ему вспомнилось лицо жены, взгляд, которым его провожала, знак, что, таясь, на плече нарисовала, и он беззвучно выругался. Не было дня из тех пяти, что провел вдали от дома, чтобы он не думал о том, как все исправить. Как зверя своего усмирить и заставить его принять Илинку.

Стоило только вернуться в замок, как тот снова взбесился. Две седмицы молчал, а в Белвиле будто рагж в него вселился! Штефан до сих пор помнил растерянность и боль, застывшие в глазах жены. Как она на него смотрела… Он готов был на все, лишь бы избавить Эли от слез. У него сердце разрывалось, когда она так смотрела. А поделать ничего не мог. Лютовал зверь, кобенился, не принимал Илинку.

Стук в дверь отвлек его от тяжелых мыслей.

— Милорд?

Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Гойко.

— Что, Гойко? — спросил он, подходя к столу и наливая из кувшина в чашу густое барийское вино. Оно текло темной кровью, а ему снова жена мерещилась, руки ее тонкие, плечи белые, груди налитые… Рагж! Пальцы дрогнули, и красные капли упали на светлый камень пола.

— Вестей из дворца так и нет? — спросил вестовой.

На худом, веснушчатом лице застыло озабоченное выражение.

— Нет, — покачал головой Штефан.

Он пригубил вино и скривился. Любимый напиток показался безвкусным.

— Стоило нас с места срывать, чтобы потом заставлять ждать! — недовольно сказал Гойко и подошел ближе. — Можно подумать, нам больше заняться нечем, как сидеть тут без дела!

— Хотят вывести из равновесия, — хмыкнул Штефан. — Проверенная тактика императора — заставить понервничать и только потом принять.

— Так может, ну его? — с надеждой посмотрел на него Гойко. — Если император не торопится нас увидеть, значит, не больно расстроится, если мы уедем в Стобард?

— Думаю, еще пара-тройка дней, и нас примут, — ответил Штефан, снова взяв в руку высокую чашу и разглядывая тонкую чеканку обода.

Мысли были невеселыми. Он хорошо знал Георга и его советников. И даже понимал их мотивы. Не одобрял, но понимал.

— И что, вы вот так это проглотите, командир? — возмутился ординарец.

Торчащие уши Гойко оттопырились еще больше.

— В нашем случае терпение — добродетель, — пожал плечами Штефан и добавил: — Успокойся, Гойко. Бери пример с Давора. Вот уж кто плевать хотел на все дворцовые интриги.

— Да этому увальню все равно, где ратицу трескать — здесь или в Белвиле, — хмыкнул Гойко. — Лишь бы закуска хорошая была.

— А ты, значит, не пьешь? — усмехнулся Штефан.

Нетерпение друга было ему понятно. Гойко рвался в Стобард к своей зазнобе, и каждый день проволочки был для его влюбленной души чистой мукой. Штефан вот тоже рвался, да только терпения и опыта у него поболе было, потому и не показывал ни тоски своей, ни чувств, что душу в узел скручивали.

— Не могу я пить, пока мы в стане врага, — воинственно произнес Гойко, заставив Штефана улыбнуться. — Да-да, командир, можете смеяться сколько угодно, да только живем мы здесь, как в тюрьме. За каждым шагом следят, у ворот стражники дежурят. Думаете, я их не заметил? Вон те двое уже полдня тут околачиваются. А через десять минут смена их появится, — кивнул он на стоящих у фонтана мужчин. — До утра нас пасти будут, как овец неразумных! — Ординарец громко выругался и с надеждой уставился на него. — А может, морды им набить, а, командир?

Уши Гойко покраснели и оттопырились, как бывало всегда, когда ординарец рвался в драку.

— Охолонь, — тихо, но весомо сказал Штефан. — Мы будем сидеть здесь и ждать столько, сколько понадобится. И не дадим имперцам ни одного, — он выделил голосом: — Слышишь? Ни одного повода обвинить нас в неповиновении императору.

— И проглотим все это?

— Да, — твердо ответил Штефан. — Но потом найдем способ и заставим Георга с нами считаться.

— Хорошо бы, — с сомнением покачал головой Гойко.

— И Давору скажи, чтобы со служанками поменьше трепался.

— Думаете, завербовали?

— Думаю, что если дознаватели захотят найти доказательства измены, то слуги будут первыми, кого они допросят, — устало ответил Штефан и добавил: — Иди, Гойко. Мне подумать нужно.

— Безоблачной ночи, командир, — кивнул ординарец и пошел к выходу, правда, не успел взяться за ручку, как дверь распахнулась и на пороге возник дворецкий.

— Послание от императора, милорд, — деликатно кашлянув, сказал Бежин.

— Гойко, возьми.

Штефан кивнул ординарцу, и тот взял с серебряного подноса запечатанный конверт.

— Что там? Читай.

— Его величество надеется, что вы пребываете в добром здравии и изъявляет желание увидеть ваше сиятельство вместе с сопровождающими завтра утром.

Гойко, помня о его словах, старался не показывать при дворецком своего недовольства, но Штефан с легкостью расслышал его отголоски.

— Можешь идти, Бежин, — отпустил он слугу, а потом посмотрел на Гойко и добавил: — Ты тоже иди. Предупреди Давора, что завтра у нас аудиенция у его величества.

— Да, милорд, — почти одновременно сказали ординарец и дворецкий и недовольно переглянулись. А потом так же одновременно шагнули за порог, и дверь за ними закрылась, оставив Штефана наедине с его мыслями.

Илинка