Служанка

— Но мы должны остаться и допросить всех слуг, — уперся дознаватель. — Может, у Зорана сообщники были, вот хоть те же лакеи или кухонные девки. Кто-то же отраву в вино добавил? И потом, мы только приехали, еще и не разобрались толком…

— Не трудитесь, дан Зданич, — оборвал его Штефан. — Думаю, дальше мы и сами справимся.

Не хватало еще терпеть в своем доме имперских ищеек дольше положенного! Знает он, как они работают. Перебаламутят весь Белвиль, поставят все с ног на голову, запугают прислугу, съедят все припасы, и никакой силой их из замка не выставишь. Нет, нужно сразу выпроваживать, пока во вкус не вошли. А со своими он и сам разберется.

Штефан тяжело оперся о стол и снова позволил зверю проявить себя, выглянуть из глаз, расцветить их алым.

— Как скажете, ваше сиятельство, — тут же покорно склонил голову Зданич.

Что ж, дознаватель ему попался опытный. Знает, когда нужно отступить.

— Вас проводят до Старкона, — сказал Штефан и позвал: — Бранко!

— Да, милорд, — в дверь тут же протиснулся Кражич.

Лицо друга было напряженным. Бранко не хуже его знал, что от дознавателей больше вреда, чем пользы, и был настороже. Стоял за дверью, сигнала ждал.

— Вели накормить наших гостей, — велел Штефан. — И выдели им сопровождение до города.

Он хотел быть уверен, что имперцы не останутся поблизости и не будут чинить препятствий с дальнейшим расследованием.

— Хорошо, — кивнул Бранко.

Друг всегда понимал его с полуслова. Чувствовал. И ни разу не ослушался, даже если и не разделял его убеждений.

— Прошу за мной, дан Зданич, — обратился Кражич к дознавателю. — Ваши люди ждут в столовой.

Штефан не сумел скрыть усмешку. Молодец, Бранко! Не позволил гиенам по дому шастать, собрал всех в одном месте, отрезал от остальных обитателей Белвиля.

— Стол уже накрыт, все только вас ожидают, — выпроваживая гостя из кабинета, прогудел Кражич.

— Бранко! — дождавшись, пока узкая, обтянутая черной хламидой спина дознавателя исчезнет за дверью, позвал друга Штефан.

— Да, милорд?

— Вызови ко мне девчонку, что за мной ухаживала.

— Илинку? — в голосе друга послышалось напряжение.

— Именно, — кивнул Штефан.

— Хорошо, — после секундной паузы ответил Кражич и вышел за дверь, а Штефан достал из кармана небрежно скомканный клочок ткани, сев, расправил его на столе и принялся рассматривать искусно вышитый орнамент. Занятная вещица. Стежки все ровные, тонюсенькие, один в другой перетекающие и словно бы переливающиеся теплым светом. Он даже ощутил это тепло. Вроде и не должен бы магию чувствовать, но на миг ему показалось, что на лицо падают солнечные лучи, а в ушах звенят детские голоса и слышится шум прибоя. Значит, все-таки оберег. Правду Зданич сказал, не обманул. Вышитая удача. Да, непростая девчонка, ох какая непростая… И в замке его не просто так оказалась.

Короткий стук в дверь заставил Штефана оторваться от созерцания замысловатого узора.

— Войдите! — отозвался он и откинулся на спинку кресла, глядя, как в кабинет проскальзывает служанка.

«А поклон-то мог быть и пониже», — отметил он и тут же поймал себя на мысли, что не прочь полюбоваться прелестями юными, что в скромном вырезе платья едва видны. Но ведь видны же? И воображение будят, и в руки просятся…

Штефан нахмурился. Да что ж его на этой странной девчонке заклинило? Точно, приворожила! А иначе как объяснить, что целыми днями только про нее и думает? Стоит вон, глазами своими бездонными смотрит, душу выворачивает, а ему хочется за руку ее дернуть, подол задрать и…

— Садись, — отмахнувшись от заманчивых видений, приказал он и придвинул служанке бумагу с пером и чернильницу. — Пиши.

А в ответ — красноречивый взгляд. Что ж она так смотрит-то? Права Салта, этой и языка не нужно, все глазами скажет.

— Что писать? — озвучил он безмолвный вопрос. — Все. Кто такая, кто твои родители, как оказалась в Белвиле, откуда грамоту знаешь, где вышивать училась и зачем эту тряпицу за раму портрета спрятала, чего добиться хотела? Что застыла? — хмыкнул он, заметив, как заледенело лицо девчонки. — Пиши.

Штефан надавил голосом и придвинул бумагу еще ближе, вынуждая служанку подчиниться.

Та упрямо закусила губу, посмотрела на него с непонятным раздумьем и взялась за перо. А он наблюдал, как быстро заполняется ровными буквами лист и не мог отделаться от мысли, что где-то в глубине души хочет, чтобы объяснение оказалось правдивым, сняло все подозрения и позволило бы ему… Что позволило? Да все. На миг он представил, что можно было бы сделать с этой девочкой, с губами ее спелыми, с телом нежным, что недосказанностью дразнит, с грудью, что в вырезе платья мелькает, прелестью своей манит. Плоть тут же откликнулась, дыхание потяжелело, и зверь насторожился, подошел ближе, принюхался, заворчал неодобрительно. Рагж!

Штефан, не отрываясь, смотрел на склоненную головку, на ровный пробор, на тяжелые косы, что до самой талии спускались, и ему хотелось снять вплетенные в них веревочные завязки, растрепать темные локоны, в губы сочные впиться, выпить их сладость, вкус распробовать…