Служанка

Ночь кралась по коридорам замка, проскальзывала в окна, играла с лунным светом. Она заглядывала в богато обставленные покои хозяйского этажа и жалкие комнатушки слуг, подсматривала за бодрствующими и навевала сны спящим. Вот только у меня сна не было. В голове мысли роились, душу воспоминания мучили, на сердце камень лежал, и давил, давил…

То, что арн меня способной на убийство счел, жгло внутренности каленым железом. Неужто поверил, что вред причинить желала? Неужто хотел узнать, на что еще пойду, как с ним расправлюсь?

Нет, умом я его понимала, но все равно на душе было обидно и горько. Ох, какая ж нелегкая угораздила меня в графа влюбиться? Почему именно рядом с ним мое сердце бьется так сильно, как никогда прежде?

А ведь раньше я думала, что люблю Дамира. Мне нравились его поцелуи, тепло объятий, ласковые руки. И будущее виделось простым и понятным: пройдет чуть меньше года и мне исполнится семнадцать, а там и обучение к концу подойдет, и мы с Дамиром поженимся. И будем жить так, как жили отец с матушкой — мирно и счастливо, в любви и согласии. Матушка говорила, что истинные чувства такими и бывают, что они должны радость и покой в душу приносить.

А вот сейчас я совсем другую любовь узнала — мучительную, горькую, безнадежную. И безудержную. Умом понимаю все, а с сердцем сладить с каждым днем все труднее. Вижу арна, и внутри все обмирает, кажется, душу рагжу отдам, только бы он рядом был, только бы посмотрел на меня этим взглядом своим особенным, от которого у остальных волосы дыбом встают.

Я утерла мокрые щеки, поправила набитую сеном подушку и закрыла глаза. Не буду об арне думать. Не хочу. Слишком много всего на душе скопилось. Вот наступит утро, тогда и разберусь, что к чему. Нечего мучить себя мыслями тяжкими.

Ночь будто того и ждала: подобралась ближе, укрыла темными руками-крыльями, завела песню колыбельную, ту, что матушка мне в детстве пела, заурчала кошкой ласковой. И сон навеяла — яркий, правдивый, живой, из моего благополучного и счастливого прошлого.

Мне снилась родина. Широкие центральные проспекты и узкие окраинные улочки, просторные площади и белоснежная набережная, главный храм Создательницы и многочисленные церквушки и часовни. Я снова видела выложенную красным камнем площадь Архайне и затейливо украшенное каменным кружевом здание городского собрания. Ощущала тепло летнего дня, моего лица касались солнечные лучи. Они ласкали, давали жизнь и надежду, грели застывшее в вечной сырости Стобарда сердце. Ветер, долетающий с моря, нес аромат соли, водорослей и жареной кратицы — мелкой рыбешки, что в изобилии водилась в прибрежных водах. Я даже слышала громкие голоса рыбаков, латающих сети, скрип лебедок в порту, выкрики мальчишек-носильщиков и визгливый смех торговок, продающих жареную рыбу и креветок.

А потом все изменилось. Видение приморского города исчезло, ускользнуло, как мое недавнее счастливое прошлое, а меня утянуло в непроглядную темноту, в холод и мрак иной реальности, в узкие катакомбы какого-то подземелья.

Я спала. Знала, что сплю, но видение было таким реальным! И ощущения от него тоже. Руки озябли, тело покрылось мурашками, сердце стучало все быстрее и быстрее, казалось, еще немного, и оно выпрыгнет из груди. Мимо проплывали неровные стены, забранные решетками крошечные полукруглые окошки и низкие своды, а меня все несло куда-то, тянуло неведомой силой. А потом, в один миг, все прекратилось. Я ощутила под босыми ногами ледяной каменный пол и увидела огромное красное пятно. Оно мерцало на одной из стен, с каждой минутой становясь все больше. Мать-Создательница! Куда меня занесло?

Я огляделась по сторонам. Пещера показалась знакомой. Неужели Белвиль? И в тот же миг тишину нарушил знакомый настойчивый стук. Он шел из-за стены, звал меня, просил… О чем? Я не понимала. Не понимала, но чувствовала, что в этом звуке нет угрозы. В нем была мягкая мольба и что-то такое, что тянулось к моему сердцу и умоляло о помощи, как мог бы просить потерявшийся ребенок или немощный старик. Стук становился все сильнее, громче, настойчивее. И я сдалась: приложила руки к светящимся камням, закрыла глаза и попыталась рассмотреть стену внутренним зрением. Передо мной оказалась плотно переплетенная решетка. Она выглядела монолитной, но пальцы уже ощупывали призрачные квадраты, отыскивая замок. Откуда-то я знала, что он непременно должен там быть.

И я его нащупала. Тонкий, незаметный, скрытый от посторонних глаз. Он медленно растаял под моими ладонями, стена поддалась, стала мягкой на ощупь, и каким-то образом я прошла сквозь нее и оказалась в узком, похожем на длинный тоннель коридоре. Его стены и пол мягко мерцали и пульсировали в такт раздающемуся стуку. Они будто подталкивали меня вперед, заставляя идти все быстрее, и я уже почти бежала, а проход так и не заканчивался. Он вел меня все дальше, неуклонно уводя куда-то вниз, в глубину горы, на которой стоял Белвиль.