Служебный гороскоп

Поэтесса заявила, что поэзия царю не простит, если Вавилонская башня будет выше. Что воспевать поэтам? Мы вторые! Вторые! И сразу гаснет образ, блекнет сравнение, не летит ввысь мысль. Историк пел с ней в унисон, дескать, история отвернется от Хеопса, если он проиграет состязание с Вавилонской башней, а потомки его проклянут. Даже подползла какая-то Нищая, ее привел сюда слух, что Вавилон обгоняет Египет.

— Тебе-то какая печаль? Разве ты сыта? — спросил Хеопс.

— Нет.

— Разве хорошо одета и обута?

— Я босая и в рубище, но это моя страна. Я здесь родилась и умру. И лучше я умру от голода в первом государстве, чем в последнем. И так думает сейчас каждый нищий.

Раздались крики толпы: «Хеопс, строй пирамиду! Мы хотим пирамиду! Обгони Вавилонскую башню!»

Хеопс проклинал эту Вавилонскую башню. Как не вовремя они затеяли ее строить! Именно в тот момент, когда он задумал столько реформ. Хеопс тоже был сын своей страны, и для него ее честь не пустой звук. Фараон часто приходил в храм бога истины Тота, падал ниц и молился. Молитвы жрецов были великие по формулам, напыщенные по тону, приторные по вкусу, насквозь фальшивые по существу, а Хеопс молился от всего сердца. Его обуревали сомнения, он искал свой путь к истине. Он шептал одними губами:

— О великий Тот с головой ибиса! Когда ты появляешься на небе, то озаряешь весь мир лучами света, освещаешь каждую щель, гонишь прочь темные мысли, а когда ты заходишь, когда тебя нет, на землю опускается ночь и мысли людей также черны и все прячут головы под подушки. Сияй мне, истина! Озари и освети! Что мне делать? Эти наглецы, эти прохвосты из Вавилона хотят быть первыми. Мой народ не желает, чтобы нас кто-нибудь превзошел. Я тоже этого боюсь, но если мы возьмемся за пирамиду, то как быть со всенародным счастьем? У меня на все не хватит рук, а стране сил. Мы раздвоимся и ничего не достигнем. Но и не строить пирамиду я не могу. Они взяли меня за горло. Я царь, но не все от меня зависит, далеко не все.

В одну из таких бессонных ночей, проведенных в молитвенных бдениях, Хеопс принял наконец решение: он будет строить пирамиду, но тайком, чтобы никто в мире этого не знал. Ни одна душа. Официально Египет будет строить все так же счастье, а не пирамиду. Хеопс понимал, что это уступка догмам и косным силам, но у него был план: он намеревался как можно быстрее построить пирамиду, а потом бросить все силы на счастье. Хеопс вышел из храма твердый духом и в твердом согласии с самим собой. Другого пути у него не было.

А ранним утром Стражник вывел на городскую площадь закованного в кандалы Писца. Утро было прекрасное. На рассвете, правда, полезли облака, но с божьей помощью рассеялись. Небо стало чистым, как лист папируса, на котором пишут просьбу о помиловании. В такое утро и наказанным быть приятно. Стражник зачитал приговор. В нем говорилось, что в последнее время среди подданных богобоязненного государства ползут грязные слухи о том, что строится пирамида, хотя она и не строится. Распространителем этих сплетен является Писец. Египет вправе оградить себя от ложных наветов, дабы сохранить мораль и устои. Судья приговорил Писца к двадцати ударам палкой.

Глазеть на экзекуцию народу сбежалось много, все побросали свои дела, человеки любят казни.

— Правила поведения на эшафоте знаешь? — спрашивал Стражник у Писца. — Напоминаю: палачу не грубить, не петь, не спать, не смеяться, не танцевать, не плакать, не декламировать стихов и так далее. Я уже и сам забыл, что там по инструкции положено, всю жизнь ее зубрю и никак не запомню, такая огромная. Эх, парень, если честно, если по совести, то мне тебя даже жалко. Ведь строится она, эта гробница. Строится! И все знают, но скрывают. Пудрят народу мозги. Творят чего хотят. А с часами какой номер отмочили! Взяли и остановили время. Счастье через пять лунных лет! Да одна брехня!

Писец упрямо возражал:

— Я с тобой не согласен, Стражник. Я верю в счастье!

— Ха-ха-ха! Да ты наивен, как вылупившийся цыпленок! Он верит в счастье! Может, ты и нашему фараону веришь?

— Да! Все плохое делается за его спиной.

Стражник чуть не умер со смеху, он схватился за живот, корчился, буквально ревел от хохота на помосте.

— Ха-ха-ха! Люди, слышите, что он сказал?! Он верит фараону! Так и есть, цыпленок! Ну, парень, я буду тебя бить еще больнее, чем предписано инструкцией. Чтобы ты скорее прозрел.

Началась экзекуция. Стражник добротно выполнил работу. Писец еле уполз в свою конуру. До вечера он зализывал раны, пил какие-то снадобья, покрывал кожу мазями. К ночи оклемался, поднялся с циновки и вышел на темную улицу. Шатаясь, подвывая иногда от боли, как шелудивый пес, битый хозяином, он крался к городской площади. Стражник сладко спал у главных часов страны, закутавшись в свой плащ. Писец на цыпочках приблизился к часам, с трудом их поставил прямо, они вновь пошли. И вот тут Стражник схватил его за шиворот.