Служебный гороскоп

Корж стукнул своим интеллигентным кулачком по столу, но грохота не получилось, звук был какой-то неубедительный, нестрашный.

— Ну и правильно! Хватит думать! Пора работать! Ступай! Я занят! Мне гранки читать надо, а тебе коров доить.

Бабаков вышел на улицу. Чутье подсказывало, что он никакой информации не выудит, если пойдет в райком или милицию, лишь навлечет на себя подозрение. Решил звонить в Москву. По случаю раннего часа почта была пустой, за стеклянной загородкой сидела служащая с вязанием. В его сторону она даже не посмотрела. Наменяв у нее пятнадцатикопеечных монет, Бабаков вошел в кабину. В столице жила его родная сестра. Он набрал ее номер.

— Алло! Москва! Привет, сестренка! Как жизнь? Как дела? Не болеешь? А ребятишки? Ну и слава богу! Да ничего, ничего. У меня все нормально. Железно! Железно, говорю! Живем за железным занавесом! Как, как… Потом объясню, при встрече. Не телефонный разговор. Ты мне вот что лучше скажи, какие у вас новости в столице? Что на съезде было? Перемены? Какие? Алло! Алло! Не слышу! Алло!

Работница почты меланхолично, не отрываясь от вязания, бросила:

— И не услышишь!

— Куда Москва делась? — заорал Бабаков.

— Кабель порвался.

— А когда починят?

— Неизвестно.

— Безобразие! Мне с сестрой надо потолковать.

— О чем?

— Ну вообще… О здоровье… О племянниках… У нее трое ребятишек.

— Врешь, не о том!

— А о чем?

— Сам знаешь. Нежелательные разговоры ведешь.

— Подслушивала?! — взъярился Бабаков. — Кто велел?

— Кто, кто… Крестный!

— Не томи ты душу, скажи, кто он, этот крестный?

— Ишь, Штирлиц какой! Не дура, не проболтаюсь. Чего ты во все нос суешь? Гляди, прищемят!

— А если я письмо пошлю, дойдет?

— Куда?

— В Москву.

— Не дойдет. Твое не дойдет.

Через полчаса Бабаков стоял у кассы железнодорожных билетов и требовал один билет до Москвы. Кассир его не поняла:

— Какой такой Москвы?

— Вы что, не знаете?

— Сейчас глянем. Не значится такая станция. Наверное, мелкая.

— Столица! — рявкнул Бабаков.

— И поезда такого нету.

— Вы что! Ходил ежедневно. Фирменный.

— Отменен.

— Ну дайте через Владивосток.

— Нету.

— Тогда через Ригу или Воркуту!

Ему терпеливо толковали, что поезда вообще не ходят, что рельсы сломаны, а мосты рухнули, что на ремонт потребуется много лет. И окошко захлопнулось.

Касса авиационных билетов была в двух шагах, там ему объяснили, что рейс на Москву снят вплоть до особых указаний по непогодным условиям столицы и что вообще теперь для поездки требуется виза.

— Какая виза?

— Выездная, — был ответ.

— А разве Москва за границей?

— Да, за границей нашей области. Сперва получите визу, товарищ.

— А дадут?

— У вас жена и дети есть?

— Нету.

— Значит, не дадут. Положено заложников оставлять. Да, вы не выездной, это сразу видно.

Бабаков в ярости стучал в кассу кулаком, пинал ногами, но окошко больше не открывалось.

Бабаков накупил побольше сигарет в дорогу, заправил бензину полный бак, да еще в запас канистру налил, неизвестно, как будет в дороге с бензином, путь неближний. Выехал на московскую трассу. Но не прорвался. На самом выезде из города поставили шлагбаум, а рядом с ним стоял тот самый щупленький неказистый сержант, устроитель ночного шмона в Голубых Липягах. Сержант строго поднял жезл:

— Стой!

Скрипнули тормоза. Бабаков выключил двигатель, но из машины не вышел. Сержант подошел сам, приложил руку к фуражке:

— Опять вы, Бабаков? Куда путь держим? В Москву?

— Ну это мое дело!

— Нет, не твое, а мое, наше общее. Значит, по телефону не дозвонился, письмо не дошло, поездом и самолетом не удрал, теперь на машине прорваться хочешь? Эх, Бабаков! Плохой ты патриот. Неужели ты можешь изменить нашему району? Нашей земле, рекам, озерам, лесам, прудам, недрам?

— Леса, между прочим, вырубили, реки сгубили, а недра распродали.

— Вот все ты видишь в черном цвете. Да, от рек остались одни болота, а от леса одни пеньки, но это наши родные пеньки, и на них молиться надо. Да для меня любой пенек дороже чужого развесистого баобаба. Тебе этого не понять. Ты — предатель! Оборотень! Диссидент! Антисоветчик! Возвращайся в свои Голубые Липяги и не рыпайся. Живо в машину! Еще раз появишься на моем пути — арестую! Въезд и выезд из района запрещены. Эпидемия! СПИД!

Здание райкома, пожалуй, единственное заметное здание, что построила в райцентре новая власть. Легкое, воздушное здание из стекла и бетона, отделанное армянским туфом и уральскими самоцветами, оно особенно смотрелось в контрасте с плешивой, вросшей в землю, как пень, школой земской постройки. Не хотелось Бабакову идти к первому секретарю Плюсову. Не любили они друг друга, вечно конфликтовали, спорили, подначивали. Впрочем, начальство особенно не подковырнешь — ты ему цитату, он тебе ссылку… в самый плохой колхоз.

Плюсов сидел в кресле, от которого тянулись шланги к какой-то сложной медицинской установке. Качались стрелки на приборе, звенел зуммер, на табло горело слово «печень». Бабаков с интересом осмотрел установку. Вежливо спросил:

— Что, здоровье шалит?

— Да вот… На искусственную печень посадили врачи.

— Долго прожить хотите?