Служебный гороскоп

Но подавать было некому, не было народа, не было страны. Однажды появилась Хент-сен. Она тащила огромный камень.

— Женушка и доченька, подай мне камень на пирамиду!

— Могу дать только совет: думай о вечном! А камень мне самой пригодится.

— А почему ты несешь только один камень?

— Мои лучшие годы позади. Теперь мне дают только один, да и то неохотно.

— Признайся, сколько ты брала с каждого клиента?

— Кто, я?

— Ты, ты!

— Сейчас вспомню… Один камень, нет, два, три… А какая разница?

— А почему ты всегда отдавала мне меньше, чем брала? Чья вон там пирамида?

— Где? Не вижу.

— Разуй глаза!

— Вон та маленькая?

— Меньше моей, конечно, но тоже вполне удобная. Так чья же она?

— Не знаю, папочка. Не ведаю, мой муженек.

— Врешь!

— Ну моя. Еще что?

— Значит, ты обворовывала меня! Ты тайком клала камни себе в пирамиду. Отдай мне этот камень!

— И не подумаю. Мне самой нужен.

— Доченька, мне не хватает только одного камня! Я заложу вход в пирамиду, и она будет готова. Дай!

— Не дам! — огрызнулась Хент-сен.

— Отниму! — пригрозил Хеопс.

— Только попробуй! Я буду кричать!

— А кто тебя услышит? Мы одни на этой несчастной земле. Отдай!

— Как твоя дочь, может, я и отдала бы, а как жена, не отдам! Караул! Грабят!

Они стали драться за камень. Хеопс уже не в силах был победить даже жену. Хент-сен толкнула его, он упал. Даже не взглянув, что с ним случилось, она потащила камень к своей пирамиде. Хеопс с трудом встал, нашел палку, догнал Хент-сен, ударил ее по голове. Теперь она упала. Хеопс опустился на колени, приложил голову к ее груди. Дыхания не было. Взял руку и не нащупал пульса. Он встал. Теперь он был совсем один, как шакал в пустыне. Но не беда, сейчас он заложит вход, и она готова. Он, Хеопс, третий фараон четвертой династии, ее построил! Он царствовал двадцать четыре года, из них двадцать строил пирамиду. И построил. Вон она вздымает свою вершину в утреннем тумане. Ступени и в самом деле ведут прямо в небо. Фоном для нее служит пустыня. Взять на себя смелость описать его пирамиду — все равно что рискнуть описать восход или наступление весны. Все так же просто и так же сложно. И первое, что поражает, не ее размеры, а цвет — теплое солнечное золото, подчеркнутое черными тенями на стыке гигантских прямоугольных блоков. Но где факелы? Где ликующие крики? Где бой барабанов и стук копий о щит? Почему Хеопс их не слышит? Ах, да, да, он один. Он стоит у своей пирамиды старый и больной, трясутся руки, дрожит голова. Когда жизнь прошла мимо, можно начинать жить. Но нет, он молод и полон сил, ведь время все еще стоит, а значит, он все тот же, что и при восшествии на трон. Он умирает молодым. А где профессиональные плакальщицы? Почему они не рвут на себе волосы, не бьют кулаками в грудь, не издают душераздирающие вопли? Хеопс начинает сам подражать плакальщицам. Он посыпает голову песком, изображая страшное горе, он кричит:

— Великая беда! Закатилось солнце! Горе нам! Кромешная тьма опустилась на землю! Хеопс занимает дом вечности!

Он наложил известь в ведро, попробовал пальцем, не затвердела ли? Нет, крепко схватывает. Камень станет, как солдат в строй, среди прочих — ломом не вывернуть. Хеопс бормочет:

— Одни владыки сперва умирают, а потом их хоронят, а другие — наоборот.

Хеопс вошел в пирамиду и заложил себя изнутри камнем.

А вот подлинный голос истории:

«…А Хеопс в конце концов дошел до такого нечестия, по рассказам жрецов, что, нуждаясь в деньгах, отправил собственную дочь в публичный дом и приказал ей добыть некоторое количество денег — сколько именно, жрецы, впрочем, не говорили. Дочь же выполнила отцовское повеление, но задумала и самой себе оставить памятник: у каждого своего посетителя она просила подарить ей по крайней мере один камень для сооружения гробницы. Из этих-то камней, по словам жрецов, и построена средняя из трех пирамид, что стоит перед великой пирамидой…»

Геродот. «История», книга вторая, 126.

ЖЕЛЕЗНЫЙ ЗАНАВЕС