Служебный гороскоп

— Не просто прожить, а на благо вверенного мне района. Я уже давно не для себя живу, а для народа.

— Народ перебьется. Идите на пенсию. С удочкой у пруда печень мигом в норму войдет.

— Какая пенсия? Ты что, порядка не знаешь? У нас как заведено? Шестьдесят исполнилось, дают повышение. А потом снова через каждые пять лет, а после семидесяти через каждые три года. Но если трахнет инфаркт, то через год, а после третьего инфаркта — через месяц. Мне семьдесят, три инфаркта у меня было, теперь только рост начнется. Ну, слушаю тебя, Бабаков. Зачем пожаловал?

— На днях от вас сразу две директивы пришло: одна требует сеять пшено, а другая просо.

— И что же вы сделали?

— Обе выполнили. Не могу я так больше жить. Одно мне надо указание: жить без указаний. И такое я согласен хоть каждый день получать.

Плюсов прошелся по ковру из угла в угол, шланг волочился за ним как хвост.

— Небось слушал ночью Москву?

— Пытался, — признался Бабаков.

— Страшные вещи говорят. Брр… Мороз по коже.

— Что, и вы слушаете?

— У меня допуск.

— Так был съезд или нет?

— Не было! Нет! И не будет! Понял? Заруби себе на носу: не было! Мы вам, понимаешь, социализм построили, на блюдечке подали. Вот вам и реальный, и развитой, и зрелый. Ешьте какой хотите. Уже бы и коммунизм построили, если бы не началась борьба с приписками. Спустили бы вам его сверху в директивном порядке, никуда бы не делись. Объявили бы по телевизору, что с завтрашнего дня коммунизм, и все! И не пикни. А теперь раскричались: «Хватит строить, пора перестраивать!» И какие же вы будете? Нереальные? Неразвитые? Незрелые? Не дам! Пока жив, не дам развалить то, что вот этими руками по камню собирал.

Плюсов споткнулся о шланг, чуть не упал, выругался смачно, вернулся в кресло и уже его больше не покидал.

— Мне вызов пришел, в Москву, на семинар по животноводству.

— Не поедешь! С Москвой у нас все контакты прерваны. В Париж пустил бы, а в Москву нет. Строго между нами, но есть у меня мечта, да, да! Мечтаю я о самостоятельном государстве.

— Где?! — ахнул Бабаков.

— Тут! В пределах нашего района. Посреди России.

— Государство в государстве, как Ватикан? — в ужасе спросил Бабаков.

— А когда отделимся, в ООН вступим.

— В ООН?!

— А что? Люксембург много меньше нас, а член. Примут! Хочешь быть нашим полномочным представителем в Организации Объединенных Наций? Барахла накупишь.

— Спасибо, не желаю. Да как же мы жить будем без столицы?

— Мы будем столицей! Мы! Периферия!

У Бабакова медленно закипало в груди. Он уже еле себя сдерживал, чтобы на наорать на начальство.

— Да, все у вас прекрасно. На словах. А вон у меня в колхозе уже коров доить некому. Уже солдат присылают. Командуют им: «Становись! Равняйсь! Под корову шагом марш!» А в третьей бригаде вообще умора! Вместо пшеницы вырос урожай пустых бутылок. Когда сеяли, механизаторы бутылки в землю бросали. Й вот теперь целое море посуды по 0,5. В нашем черноземе уже ничего, кроме бутылок, не растет. Сгубили матушку-землю интенсивным земледелием. Стоят бутылки целехонькие, с неотбитыми краями. Ветер дунет, малиновый звон идет. Сдаем их, на это и живем. Все ларьки завалили, уже не принимают.

— Я слышал, ты сбежать хотел?

— Не могу! — заорал Бабаков. — Не могу я тут больше жить! Нечем дышать. Любая живая мысль давится в зародыше. Все продается и покупается. Одолели дураки, подхалимы, карьеристы, чиновники. Жить в таких условиях — предательство перед жизнью!

— У тебя, говорят, родственники за границей?

— Где?!

— Сестра в Москве. Да, строптивый ты, Бабаков. Ой, строптивый! Ты мой противник. Идейный враг, понял? Но если честно, я тебя уважаю. С тобой можно воевать, сражаться, искать истину. А остальные подчиненные так, трава. Цыкни на них, сразу хвосты прижмут. Вот Корж, например, редактор. Да с ним в любую кугу угодишь. Любых дров наломаешь. Самую прямую линию искривишь. Потому что он всегда за, любую сверху глупость принимает как указующий перст. И знай: нет плохих начальников, есть плохие подчиненные. И все же излишняя строптивость тебе мешает. Вот тебе говоришь: сей пшено, а ты сеешь просо. Да еще назло мне большие урожаи снимаешь.

— Что сеять, не от строптивости зависит, а от предшественника. Так меня в СХИ учили, — усмехнулся Бабаков.

— А твой предшественник всегда меня слушался.

— И колхоз развалил. Сами же его и выгнали.

В этот момент вбежала испуганная секретарша:

— Крестный! ЧП! Они угнали поезд!

— Кто?

— Люди! Связали машиниста, сели и уехали! В Москву! Полный поезд! Битком!

— Так ведь рельсы разобраны!

— Они починили!

— Какие мотивы бегства? Политические?

— Нет, за колбасой.

— Догнать!

— Гнались на дрезине, не догнали.

— Ток выключить!

— Выключили! Они вылезли и стали поезд вперед толкать. Ушли! Да вы не волнуйтесь! Это они только на субботу и воскресенье, как всегда. В магазинах отоварятся и сюда вернутся.

Вбежал Корж, покосился на сидящего Бабакова: дескать, можно ли докладывать при постороннем? Плюсов приказал:

— Говори!

— Они угнали самолет! Прямо с аэродрома! Улетели! — с дрожью в голосе отрапортовал Корж.

— Куда?!