Служебный гороскоп

— А с чего это тебе вздумалось дарить мне вазу? Ты никогда не был щедр.

— Гм… Это… От избытка чувств к тебе. А этого типа я впервые в жизни вижу. Он мне как шел, так и ехал. Дороже Сизифа на свете не бывает. Я богов не боюсь, я боюсь только начальство. А ты мое начальство, Сизиф.

— Ну, хорошо. Потом разберемся. Ты всегда был слишком мне предан, Клеон. А это плохо, пахнет предательством. Кто следующий оратор? Ты, Тригей?

Из толпы вышел Тригей, человек желчный, престарелый, худой настолько, что вполне годился бы на мачту для корабля. Кстати, он и был корабелом. Тригей развернул бумажный свиток, показал чертеж.

— Что это, Тригей?

— Новый трехпалубный военный корабль. Трирема. Принципиально новая схема. Самое быстрое судно в мире.

— А что у него на носу — такое длинное и острое?

— Таран, Сизиф.

— Остроумно.

— Но убыточно, Сизиф. Полгода назад я получил заказы на серию таких кораблей для флотов Спарты и Афин, а также от персов. И вот теперь они разорвали контракт. Какой смысл покупать военные суда, если нельзя убить противника?

— Переоборудуй их в торговые суда. Для этого достаточно снять вот эту острую штуковину с носа.

— Ты мудр, Сизиф, но в твоих словах мало смысла. Военное судно продается в три раза дороже торгового, хотя себестоимость постройки примерно равна.

— Ого! Дороговато обходится заказчикам эта штуковина на носу, — усмехнулся Сизиф. — Что ж, послушаем следующего оратора. Кто он? Ты, Кастор, наш бесценный городской палач? Какие у тебя ко мне претензии?

Заговорил с иголочки, по последней моде одетый, аккуратно подстриженный и выбритый человек. Его манеры изысканные — это во всех отношениях приятный человек.

— Ах, Кастор! У тебя снова новое платье. Вероятно, из Афин?

— Разумеется! Не стану же я носить местный ширпотреб. Палач должен производить на людей приятное впечатление, это улучшает настроение жертвы в последнюю минуту. Я на тебя в обиде, Сизиф. Моя профессия наследственная: мои дедушка и бабушка, папа и мама были палачами, только бабушка и мама обслуживали слабый пол, а дедушка и папа — сильный. И вот фамильная традиция прервалась. С арестом Смерти исчезла смертная казнь. Я рублю приговоренным голову, а они живут, я душу их вот этими чистыми, холеными руками в белых перчатках, но головы поют песни, я вбиваю людям гвозди в тела, но это им словно щекотка. Кажется, пришел конец моей профессии, Сизиф.

— Кажется, Кастор!

— Но это несправедливо. Ведь я столько лет учился, получил высшее палаческое образование, ездил в другие города и страны перенимать опыт. Государство истратило на мое усовершенствование немалые деньги. Я требую дать мне работу, Сизиф.

— А что требуешь ты, Гелис? — спросил Сизиф у человека незаметного, без всяких примет, наемного убийцы.

— Я требую справедливости! — воскликнул тот. — Меня обидели. Я тоже не могу исполнять свои почетные обязанности. На днях я подсыпал одному человеку в пищу ложку яду, но тот остался жить. Я удвоил порцию, а потом утроил, этой дозы хватило бы, чтобы прикончить слона, а моя жертва живет и еще надо мной потешается: «Неси, Гелис, хоть целый мешок, очень вкусно». Надо мной смеются, Сизиф! Потешается весь город. Насмешки я бы пережил, но как пережить убытки. Ведь у меня семья, трое славных розовощеких ребятишек, всем надо дать образование, я у них единственный кормилец. Настроение такое, хоть топись. Ты слышишь, Сизиф?! Я, профессиональный убийца, помышляю о самоубийстве, Сизиф. Но, увы, и это меня не спасет. Я не смогу себя прикончить. Смерти нет.

Сизиф подошел к толпе гостей.

— Среди вас я вижу похоронных дел мастера Терея. Его профессия тоже, видно, оказалась лишней?

— Я обанкротился, никто больше не справляет пышных похорон. Никому не нужны мои услуги, мои знания, умение, опыт, мой такт, обходительность, а главное, мои саваны. Ведь я изготовил их на двадцать лет вперед. Кто знал, что так обернется. Ведь Смерть — это самое надежное, что было в этом мире.

Сизиф сказал:

— Когда я сажал костлявую на цепь, то полагал, что мне будет благодарен и признателен весь мир. Оказывается, я глубоко заблуждался. Среди вас я вижу поэта и философа Итиса, кстати, моего друга. Что тебя привело ко мне, любимец муз? У тебя мирный труд, какие же у тебя убытки?

Импозантный мужчина, бывший актер, предмет вздохов и обожании местных матрон, отдал своему царю изящный поклон.

— О Сизиф! Я пишу трагедии. Они очищают душу, острят ум, учат людей жить. Но трагедии, как ты знаешь, без Смерти не бывает. Чем я заменю Смерть в сюжете? Уколом пальца иглой? Болезнью горла? Пожаром? Эсхил, Софокл, Еврипид — эти великие трагики, разве они прославились бы своими трагедиями, если бы в арсенале их художественных средств не было Смерти? Верни людям Смерть, Сизиф! Даже Афродита и Дионисий не рады, что ты посадил костлявую на цепь.

— Им-то какая беда?