Служебный гороскоп

Чтобы не возбуждать праздное любопытство отдыхающих, мы разбили лагерь ближе к горам. Журавли щипали траву, собирали ягоды и семена, ловили насекомых и мелких грызунов, а мы устроили на зеленой лужайке пир на весь мир. Директор вывалил из багажника припасы, расставил пластмассовые стаканчики, налил что-то из красивой бутылки.

— С прибытием!

Я с удовольствием выпил, даже Иван Петрович пригубил. А потом мы полетели купаться в море. Мы плыли по лунной дорожке, и это было так же приятно, как и лететь.

Решив пожить в Ялте неделю-другую, мы стали искать себе ночлег. Не спать же, в самом деле, под кустом. Сезон был в разгаре, квартиру отыскать было не так просто. Мы пошли по улицам, где стоят частные дома, обе́гали все кипарисные переулки, обшарили магнольные тупики, но на всех воротах висела табличка: «Не сдается». Людской наплыв в тот год был огромный, целое море людей снялось с места и поплыло к южным широтам, встретилось с Черным морем, взаимно перемешалось. Приезжим сдавали все, вплоть до собачьей конуры. Поздней ночью нам попался дом, где роковой таблички не было. Мы поскреблись в калитку. Вышла дородная молодая хозяйка, румяная хохлушка, объявила:

— Некуда, хлопцы! Все сдала. Под каждым деревом живут. На то лето приезжайте. Я еще деревья подсажу.

— Хоть на ночку.

Тетка была добрая, а кроме того, ей не хватало какой-то полсотни до миллиона на сберкнижке.

— У меня сарай пустой.

— Прекрасно! О чем еще может мечтать усталый пилигрим! — воскликнул Иван Петрович.

— Но там куры.

— Потеснимся.

Она повела нас по дорожке, усыпанной гравием, в глубь сада. Мы перешагивали через людей, спящих на раскладушках и надувных матрацах. До головокружения пахло цветами, скрипели цикады, а звезды были огромные, нарисованные ребенком, не знающим пропорций.

— Тихо, хлопцы! Кур мне не перелякайте. От них пользы больше, чем от квартирантов.

Она бросила в угол какого-то тряпья, нам под бока. И ушла, определив за постой цену: пятерку в сутки.

— Ну вот, будем ложиться с курами, а вставать с петухами, — сказал Иван Петрович.

Через пять минут он уже спал, свернувшись калачиком. В четыре утра молодцеватый петух сыграл подъем. Сигнал был такой мощный, что куры посыпались вниз, ибо ослушаться значило навлечь на себя гнев начальства. И вдруг кочет узрел непорядок — ночные пришельцы не встали по его сигналу. Петух рассвирепел. Он гаркнул так, что сам оглох, а куры бросились вон из сарая. Они хорошо знали, что их командир в гневе страшен. Петух разбежался и больно клюнул Ивана Петровича в затылок. Мой приятель сел на землю, обхватив голову руками. И отшвырнул бандита ногой. Петух возмущенно затряс головой, налетел снова. При этом он истошно орал и звал хозяйку на помощь. Проснулись все обитатели дома. Под каждым деревом зашевелилась лохматая недовольная голова. Собачья конура загремела цепью, оттуда вылез лысый и толстый дядя и зарычал.

И вот тут наш директор не выдержал:

— Баста! Хватит подвижнической жизни. Пошли в гостиницу. Самую лучшую. У меня есть кое-какие знакомства.

И он повел нас в шикарную интуристскую гостиницу, чье большое, светлое, современное здание поднялось на лазурном морском берегу. Главный парадный вход ее встретил нас прекрасной медной чеканкой: разметав мощные крылья, устремились в полет крылатые юноши, воплощенное в металле лирическое предание об Адаларах — гимн свободной любви, побеждающей насилие.

Чуть ниже висело объявление: «Летать категорически воспрещается».

— Ну вот! Меры приняты, — хмыкнул директор. — В самом деле, что получится, если вдруг все улетят? И женщины, и дети, и пенсионеры. То-то сутолока в небе будет.

Мы вошли в гостиницу. Вестибюль встретил нас зимним садом. У подножия белой мраморной лестницы мерно роняли слезы две гигантские чаши бассейна. Влажными брызгами застыли над ними длинные нити с искрящимися подвесками.

Директор снял нам люкс. Светлые, просторные лоджии, в передней высокие, в полный рост, зеркала, широченные кровати, пуф, журнальный столик, письменный стол, хоть сейчас садись писать мемуары о полете. Мебель, обитая мягким плюшем золотистых тонов, подчеркивала общую спокойную атмосферу интерьера. Возникло ощущение, что мы в салоне океанского корабля. За сплошной лентой окон виднелась бескрайняя синева моря.

— Да, уж лучше снова в сарай, — покачал головой Иван Петрович.

Мы его уговорили остаться, но в знак протеста против роскоши он лег спать на полу. Долго ворочался, охал, ахал.

— Но ведь это бешеных денег стоит. Где их взять?

— Прошу не думать о бренном металле! — воскликнул директор. — Наша дружба выше денег. Отдыхайте за мой счет.

Постепенно мы оттаяли душой. И попробуй не растаять, не размякнуть душевно в бархатный сезон, когда солнце ласковое, словно женская ладонь. Мы целыми днями напролет валялись на пляже, рассказывали анекдоты, играли в шахматы и карты, листали журналы, заводили знакомства с женщинами. Даже Иван Петрович, этот великий моралист, забросил свои книжки и познакомился с блондинкой.