Служили два товарища...

Я потянулся к цветку лицом, рукой перевернул пузырек, пролил из него воду, подхватил и поднес благоухающий ландыш ко рту. На вкус он был горек. Его не следовало есть. Но он был такой свежий, росистый и по-своему голосистый. Маленький, неприметный, своим дыханием он наполнял все вокруг. Самое замечательное, что мы еще не были знакомы, я еще не знал, как его зовут. И вот кто-то вошел и назвал его, — и теперь я знал, что он — ландыш, что его так зовут. Слово было в точности так же красиво и душисто, как он. И сейчас мне кажется, что тогда я весь день не мог от него оторваться.

Опыты на грядках

Хорошо помню огородные грядки. Все там было интересно.

Вот сегодня на змейке огуречной веточки — мохнатой, полной влаги и свежести — распустился желтый цветок. А завтра он почти увял, зато у его основания появился узелок. С каждым днем он становится больше и больше, он увеличивается будто на глазах. И это так интересно, что хочется посидеть рядом с цветком и посмотреть, как этот узелок будет пухнуть и созревать и превратится в маленький новорожденный огурец.

Я пытался подметить, когда же это происходит. В огороде торчал небольшой пенек недалеко от грядки. Я устроился на нем и упорно не сводил глаз с огуречной плетки.

Я старался не мигать, не смотреть в сторону. Если смотришь в сторону, огурец как раз в это время и подрастет немножко, а ты уже прозевал.

Необыкновенно трудно было удержаться от желания посмотреть в сторону.

Вдруг оказывалось, что необходимо взглянуть на дождевого червяка, переползающего грядку, или повернуться туда, где появилась красно-рыжая курица, с которой воюет Феня. Феня еще совсем молоденькая, с ленточкой в толстой косе. С курицей они — враги: рыжая все старалась забраться в огород, а Феня ее гоняла, махала на нее руками и кричала «кыш».

Не посмотреть, когда Феня машет на рыжую, было поступком почти героическим, и я смотрел. А в эту минуту огурец как раз и подрастал.

Может быть, ему нравилось расти, когда на него не смотрят?

Потеряв надежду уловить мгновение, когда из семени проклевывается росток, а из цветка развивается плод, я пришел к мысли, что все живое в мире росло ночью. Все ложились спать, я ложился в свою постель, приготовленную Феней, а в это время огуречная веточка тянулась изо всех сил. На ней распускались цветы, потом росли совсем крошечные, с горошину, будущие огурцы. В этой мысли меня укрепили и слова отца. Однажды он сказал мне:

— Ложись всегда пораньше, если хочешь поскорее вырасти.

Теперь я знал, что ночью и я скорее расту, а уж огуречная веточка подавно: к утру, в период цветения, на ней появлялись все новые и новые желтые цветы.

Мне очень нравилось собирать огурцы с грядки. Иногда Феня говорила:

— Пойди сорви смородинова листа.

Я знал — это для того, чтобы положить листья смородины в бочонок, где солили огурцы. От рассола и смородины шел такой крепкий, чистый, ни с чем не схожий запах, он мне так нравился, что я тут же оставлял все свои самые неотложные дела и отправлялся к кустам, которые тогда казались мне деревьями и смотрели на меня бесчисленными крохотными черными и красными глазками сверху вниз. Мне хотелось сорвать самые большие листья. Иногда они были крепкие, не давались или с треском лопались посредине, как рвется полотно. Я набирал целую охапку и торжественно вручал Фене.

— Вот спасибо, без тебя ничего бы не вышло.

Я уже давно знал, что без меня у Фени ничего не выходит. Если бы я не шел за ней сзади, она не могла бы принести воды из колодца. Если я не стоял рядом, она не могла нарубить мяса для котлет. В магазин мы тоже отправлялись вместе, потому что без меня продавец почему-то не отпускал ей ни хлеба, ни булок, ни бубликов.

— Хочешь бублика? — спрашивала Феня. — Тогда пошли до лавки.

Мы шли «до лавки», и я испытывал гордость человека, без которого в доме невозможно обойтись.

Я был горд своим неизменным участием во всех домашних делах и однажды решил попросить Феню позволить мне ночью хотя бы недолго посидеть в огороде у огуречной веточки. Я считал, что всякая полезная деятельность должна вознаграждаться. Я терпеливо помогал Фене во всех ее делах. И я попросил ее об этом. Для убедительности я растолковал, для чего это мне нужно. Но Феня расхохоталась, и, пока она хохотала, я терял веру в ее доброту и любовь ко мне.

Затем она сказала, что я глупец, обнаружив свое невежество (о нем я уже догадывался), и добавила:

— Лезай в окно, чтобы отец не знал, сиди у той грядки и гляди, как вона растет, твоя огуречная плетка.

Я решил воспользоваться Фениным советом. Окно мое невысоко над землей, под ним скамейка.

Ночью я осторожно вылез.

Тепло, светло, луна одной своей четвертью смотрит на меня, деревья не двигаются и не шумят. Листья — и те спали.

Множество теней лежало под деревьями и кустами и не шевелилось. Мне было не по себе от странного чувства одиночества среди спящего мира.

Мир спал.

Под луной плыло посеребренное облачко, ночные запахи фиалок и табака тоже плыли ко мне, более сильные, чем вечером.

Птицы, стрекозы, мушки давно спали.