см

«Итак, — сказал мне г‑н де Шарлю, — вы знакомы с Котаром и Камбремером. Всякий раз, когда я встречаюсь с ними, они твердят о необычайном “недостатке психологии” в германцах. Между нами: вы верите, что прежде их сильно заботила психология, и что теперь они смогли бы хоть чем-нибудь этот интерес подтвердить? Но я не преувеличиваю. Как только речь заходит о каком-нибудь великом немце, о Ницше, о Гете, Котар говорит: “с привычным непониманием психологии, характерным для тевтонской расы”. Конечно, в войне есть многое, что огорчает меня сильней, но согласитесь, что это выводит из себя. Норпуа поумней, я это признаю, хотя он заблуждается с самого начала. Но что вы скажете об этих статьях, призывающих к общему воодушевлению? Вам, дорогой друг, как и мне известно, какую ценность представляет Бришо, и я сохранил любовь к нему даже вопреки той схизме, что разлучила меня с его церковкой, в результате чего я теперь вижусь с ним не так часто. Одним словом, я уважаю этого превосходно образованного профессора и говоруна, и признаю, что с его стороны, в таком возрасте — тем более, что он сильно сдал в последние годы, это очевидно, — очень трогательно это его “возвращение”, как он выражается, “на службу”. Но в конце концов, доброе намерение — это одно, а талант — это другое; а Бришо совершенно лишен таланта. Я разделяю его восхищение величием этой войны. Однако мне странно, что Бришо, с его слепой любовью к Древности, — он ведь даже не был в силах иронизировать над Золя, находившим больше поэзии в быту рабочих, в руднике, чем в исторических дворцах, и над Гонкуром, ставившим Дидро выше Гомера, а Ватто выше Рафаэля, — постоянно твердит, что Фермопилы и даже Аустерлиц — ничто в сравнении с Вокуа. Одним словом, на сей раз публика, противившаяся модернизму в литературе и живописи, последовала за модернистами от военного ведомства, потому что такой образ мыслей вошел в моду, а также потому, что на слабые умы действует не красота, но масштабность действия. Теперь пишут kolossal только через k; но ведь и правда предмет общего поклонения колоссален. Кстати о Бришо, вы не встречали Мореля? Говорят, что он снова хочет со мной повидаться. Ему нужно сделать первый шаг; я старше, и не мне начинать»[82].

К несчастью, уже завтра — расскажем об этом в порядке предвосхищения — г‑н де Шарлю столкнется с Морелем на улице; последний, желая возбудить ревность барона, возьмет его под руку, расскажет ему в той или иной мере правдоподобные истории; растерянный де Шарлю поймет, что ему просто необходимо провести этот вечер с Морелем, что Морель не должен от него уйти, но тот, заметив какого-то приятеля, неожиданно распрощается с бароном; де Шарлю крикнет вослед: «Берегитесь, я отомщу», полагая, что эта угроза — которую он, разумеется, никогда бы не исполнил, — вынудит Мореля остаться, а Морель со смехом обнимет удивленного товарища и похлопает его по плечу.