см

Вернемся к г‑ну де Шарлю: «Дело в том, — ответил он на мое признание, что я его не очень хорошо понимаю, — что глагол “мочь” в статьях Норпуа стал обозначением будущего времени, иными словами — желаний Норпуа, как и, впрочем, каждого из нас, — добавил он, быть может, не вполне искренне. — Строго говоря, если бы этот глагол не указывал на будущее время, то следовало бы думать, что его субъектом является та или иная страна. Например, всякий раз как Норпуа заявляет: “Америка не может оставаться безразличной к этим постоянным нарушениям права”, “двуглавая монархия не может не прийти к раскаянию”, становится ясно, что подобные фразы отражают желания Норпуа (и мои, и ваши), но, в конце-то концов, вопреки всему этот глагол может сохранить свое старое значение, и страна может “не мочь”, Америка может “не мочь”, “двуглавая” монархия может “не мочь” (несмотря на извечное “недопонимание психологии”). Все сомнения отпадают, когда Норпуа пишет: “эти систематические опустошения не могут не убедить нейтралов”, “Поозёрье не может не пасть в руки союзников в кратчайшие сроки”, “результаты нейтралистских выборов не могут отразить мнение подавляющего большинства”[85]. Однако очевидно, что эти “опустошения”, “районы” и “результаты” — предметы неодушевленные, и не могут “не мочь”. С помощью этой формулы Норпуа попросту обращается к нейтралам с предписанием (с сожалением должен признать, они вряд ли ему последуют) выйти из нейтралитета, а Поозёрью — больше не принадлежать “бошам”» (г‑н де Шарлю произносил слово “бош” с такой же отвагой, с которой некогда в трамвае заводил речь о мужчинах, испытывающих влечение к представителям своего пола).