Смайлик на асфальте

Наверное, это не правильно — думать об одной женщине и обнимать другую. Вот так странно отыгралась двойственность девятого лунного дня. А тут еще эта история с Дальбаном… Артём подозревал француза, а тот оказался на их стороне. И Брагин его подозревал — вон как вчера набросился, думал, Дальбан сейчас убьет Ольгу. А теперь Морис объединился с Брагиным и уже вдвоем подозревают Марину и какого-то психолога… Как же все запуталось! Очень хотелось верить, что монахиня хоть немного прольет свет на этот клубок мрака. Только получится ли? Сегодняшний день не очень-то способствовал поездкам и выяснениям непонятного, а Ольга не очень-то годилась на роль дознавателя. Меркурий проходил по двенадцатому дому в ее гороскопе и образовывал тау-квадрат с Сатурном и Луной. Еще и градус изоляции был задействован, из тех, что прослеживается в гороскопах пойманных и посаженных в тюрьму преступников. Впрочем, изоляция — это же не только тюрьма, монастырь — это тоже изоляция. Но все равно надо будет поаккуратнее там. Проследить, чтобы Ольга не наделала глупостей.

Впереди оставалось больше часа пути. Чтобы убить время и не думать о преступлениях нынешних, Артём решил узнать, чем закончилась история столетней давности. Свободной рукой — другую держала Ольга — он пододвинул ее рюкзачок, дернул за молнию и достал папку Мориса. Не удержался и краем глаза посмотрел, что у девушки в сумке. «Скажи, что ты носишь в сумке, и я скажу кто ты». В сумке у Ольги царил полный бардак — косметика, деньги, конфеты, фантики… По-другому и быть не могло — творческая и противоречивая натура.

* * *

В Париже я перебивался случайными заработками, помогая французской полиции расследовать кражи и пьяные разборки среди русских эмигрантов. Методы французской полиции, к моему удивлению, оказались даже более примитивными, чем наши, а следователи в большинстве своем выглядели нерасторопными тугодумами. Я мечтал о серьезном расследовании, но мои знания, мой опыт оказались здесь не нужны.

Удача улыбнулась мне в лице молодого парижского следователя Мишеля Дальбана, выгодно отличавшегося от своих старших коллег. Невысокий брюнет, чрезвычайно живой, скорый как в действиях, так и в суждениях. Его отличными чертами были любопытство и честолюбие. Каждое новое дело он рассматривал как вызов, как возможность проявить себя, но расследование серьезных происшествий пока обходило его стороной. Поэтому за дело, связанное с исчезновения Натали Баженовой, модели дома «Ланвен», он схватился со всем энтузиазмом, на который только был способен. Дальбан сразу понял: перед ним одно из тех дел, которые могут вознести следователя или утопить его, потому что к нему будет привлечено самое пристальное внимание газет и высшего света.

Я был удивлен и рад, когда Дальбан пригласил меня стать его помощником на время всего расследования.

— Можно я буду называть вас месье Пьер? — со смехом попросил он. — Ваша фамилия слишком трудна для француза. А вы, в свою очередь, можете называть меня Мишелем.

Он шутливо погрозил пальцем и добавил:

— Но только не в присутствии начальства.

Дальбан не нуждался в напарнике, по натуре он был одиночкой, как и я. Но он нуждался в переводчике и «проводнике» в русский мир Парижа, до сих пор остававшийся для французов неизведанной территорией. Мы, русские эмигранты, изо всех сил старались показать себя парижанами — говорили по-французски, работали с французами бок о бок, живо интересовались французскими новостями — но обитали в своем замкнутом мирке. У русских в Париже были свои церкви, клубы, рестораны, магазины. Мы старались держаться вместе, словно боялись потеряться в приютившей нас чужой стране. И войти в этот замкнутый мир французу по крови без проводника было почти невозможно.

Однако не успели мы начать поиски Натали, как в Сене выловили труп. Тело прибило к Лебединому острову, где его и заметил жиголо, возвращавшийся поутру домой.

Это была Баженова. Не узнать красивейшее лицо Парижа, которое сейчас походило на скульптуру из белоснежного мрамора, было невозможно. Длинные белокурые волосы слиплись, дорогое платье из черного атласа казалось мокрой тряпкой, облепившей тело, туфли потерялись. На первый взгляд смерть не выглядела насильственной и, по-моему, это расстроило Дальбана. Очень уж ему хотелось расследовать громкое убийство. А я смотрел на прекрасные, тонкие черты и думал о том, почему судьба оказалась столь жестокой к совсем еще юной барышне. Единственное, что хоть немного примиряло меня с действительностью, — выражение покоя и умиротворения на ее лице. Перед смертью Натали не мучилась.

Тело отправили в судебный морг, а мы с Дальбаном поехали в квартал Отёй, где квартировали Баженовы.