Смейся, паяц!

Я возил её по городу, по тем улицам, где мы с ней когда – то бродили вечерами… Она попросила привезти её в тот сквер, где я назначил ей первое свидание, нашла ту скамейку, где мы сидели с ней и целовались – была счастлива, вспоминала все подробности. Сейчас я понимаю: она знала, что это её последний вояж и прощалась со своей молодостью, своими воспоминаниями, своей жизнью. Приехав в Москву, сразу попросила Машу:

– Доченька, нам надо поговорить.

– Потом, мама, вы же у нас будете целый месяц!

– У тебя дела, ты занята – можем не успеть.

Спустя время, уже после всего, Маша передала мне этот разговор.

– Я за тебя, наконец, спокойна: ты нашла себя, занята любимым делом, – сказала Майя. – У тебя замечательные дети, они – твои друзья. И Паша мне нравится (Это – о Машином новом муже), он тебя любит и понимает. И Миша меня сейчас уже не тревожит: он в хорошей больнице, работает по специальности. И с Ирочкой у них очень добрые отношения… Да и за папу я уже не так волнуюсь: если со мной что-нибудь случится, он будет получать часть моей пенсии – мне её сейчас оформляют.

...

Господи! Видишь, о чём она думала в свои последние дни – не о своём здоровье, не о спасении своей жизни – она тревожилась о нас, о тех, кого оставляет.

Господи! Сделай то, чего не сделали мы все – позаботься о ней там, на твоём справедливом Небе! Подари ей ту заботу и ту любовь, которую недодал ей я на этой греховной Земле!..

Знаю: ты меня дважды предупреждал, когда забирал её к себе и возвращал обратно: ты надеялся, что я пойму, кого имею и кого могу потерять… Но я был толстокож и эгоистичен, я не оценил того богатства, которое ты мне не заслуженно подарил!..

Накажи меня за это, как порешишь, только к ней будь добр и милостив – она этого заслужила всей своей солнечной и многострадальной жизнью!..

Через неделю после приезда ей стало плохо. Я пригласил частного врача, который сделав кардиограмму, сразу же определил инфаркт. «Скорую» мы ждали минут сорок. У них не было носилок, мы снесли её вниз на простыне. В «Боткинской» больнице мы долго ждали внизу, пока они не раздобыли какое-то старое кресло, на котором её подняли в реанимацию. А дальше – обрывки воспоминаний, самых страшных в моей жизни: я пробиваюсь к ней, меня не пускают: не положено. Я официально плачу деньги дежурной медсестре, чтобы ночью к ней хотя бы несколько раз подходили – никто даже не заглядывал. Как же так? Бегу требовать объяснений у медсестры – она сменилась. Плачу деньги следующей – результат тот же.

Сын Миша узнав, как её лечат, пришёл в ужас: «Папа! Это же прошлый век! Дай мне поговорить с врачом!». Когда он позвонил, я сидел в кабинете у заведующего отделением реанимации (фамилии не помню, отчество – Марленович). Я протянул ему трубку. После короткого телефонного разговора Марленович возмущённо заявил: «Они будут нас учить, как лечить!..».

– Сын просит хотя бы поменять лекарства, дать более современные.

– У меня их нет. – Потом смилостивился. – Купите – будем давать.

Я немедленно помчался в аптеку, принёс эти лекарства и через дверное окошечко (как в тюрьме) передал две коробочки. Когда назавтра правдами и неправдами прорвался к ней в палату, то узнал, что ей эти лекарства не давали. Стал выяснять – нашли, но уже половины таблеток не было.

Эти дни были наполнены моей лихорадочной, но безрезультатной деятельностью. Ей необходимо было сделать катетеризацию сердца – в больнице «Боткина» не было такого отделения. Лёня Якубович вывел меня на одного из лучших хирургов-кардиологов – тот объяснил, что в их институте сейчас ремонт и все операции отложены.

Доктор Вяльба, который за день до этого приезжал звать Майю обратно на работу, бросился разыскивать своего друга, тоже известного специалиста, тот был в отпуске. Мы с Лёней (он в эти дни был в Москве) заказали билеты на самолёт в Израиль (я – в агентстве «Эль-Аль», Лёня – в «Трансаэро»), но и там и там заявили, что на борт Майю не возьмут без официального разрешения врача. Дать такое разрешение Марленович категорически отказался, заявив, что она должна отлежать в больнице двадцать один день, как положено по инструкции.

– Нужно ждать.

– Чего ждать? Финала? Мы же теряем время! Тогда переведите её в другую больницу, где есть хирургия.

– Надо бы, – согласился он, – но уже пятница, потом суббота и воскресенье – в эти дни не переведут.