Смейся, паяц!

– Так почему же вы сразу не перевели? Почему?!

Было ясно, что все разговоры с ним – это глас вопиющего в пустыне. Я связался со страховым агентством в Израиле с требованием прислать врача для её сопровождения в самолёте.

Там ответили, что клерк, который это может решить, сейчас в командировке и приедет только через три дня.

Я позвонил нашему другу-адвокату Дани Миркину – он немедленно вмешался и через два часа пришёл факс о том, что агентство берёт на себя ответственность и в четверг прилетает врач, который будет её сопровождать в полёте. Я взял билеты на нас всех и помчался в больницу.

Это было шестое августа, понедельник. Её уже перевели из реанимации в обычную палату. Конечно, это было ещё рано, она еле-еле приходила в себя. Но, честно говоря, я обрадовался, потому что сюда можно было приходить каждый день, не унижаясь перед Марленовичем, который не разрешал видеться с ней в реанимации. Когда я утром пришёл, она сидела на стуле, радостно улыбалась, рассказывала своим соседкам по палате что-то весёлое и они смеялись.

– Почему ты встаёшь? – испуганно спросил я.

– Не волнуйся, – успокоила она, – мне уже разрешили.

Я отдал ей принесенные полотенце, салфетки, мыло, туалетную бумагу (ничего этого в больнице не было) и банку с овощным супом, который сварила ей Маша. Она попробовала его.

– Вкусно! Если я ещё полежу здесь с месяц, Машенька усовершенствует своё кулинарное мастерство.

Я сел с ней рядом, взял за руку.

– Майюха! Я много думал о нашей жизни – мы оба в делах, мало видимся. Когда ты выздоровеешь, клянусь, мы начнём жить по другому – тебе будет легче, спокойней, веселей. Мы поменяем квартиру, будем много ездить, встречаться с друзьями, больше отдыхать, больше бывать вместе…

Она погрустнела и как-то виновато произнесла:

– Спасибо. Но тогда держи меня. (Она знала. Она уже всё знала).

Наступил мёртвый час – меня выставили из палаты. Когда я уходил, она тихонько произнесла:

– Видишь мою соседку справа? Завтра её выписывают – у них с мужем завтра золотая свадьба. Когда придёшь утром, принеси ей цветы – это её порадует. И не забудь поздравить Нину (нашу родственницу): ей сегодня семьдесят лет.

Это были её последние просьбы, которые я услышал, и опять, как всегда, не о себе.

Счастливый, что ей легче, я помчался домой, порадовал Машу и, на радостях, пригласил её с Пашей вечером в ресторан. В шесть они поехали к ней в больницу. В начале седьмого позвонила встревоженная Маша:

– Папа, за пять минут до нашего прихода, маме стало плохо, её забрали в реанимацию, нас туда не пускают, ничего не сообщают… Позвони им, ты знаешь телефон.

У меня ёкнуло сердце в предчувствии беды. Я лихорадочно набрал телефон реанимации. Дежурный врач сообщил, что она без сознания, что они стараются, но пока плохо… Он ещё что-то произносил невнятное и необходимое в такой ситуации, но я уже понял: её нет. Стал звонить Маше – она закрыла телефон и долго не отвечала. Потом позвонила сама: «Папа, мы едем за тобой». А дальше уже всё, как я написал в прологе: самолет, в котором мы впервые летим с ней в разных отсеках; аэропорт «Бен Гурион», кладбище, масса людей, молитва рава, речи, плач, холмик земли, заваленный цветами; семь дней «шивы», когда сквозь квартиру прошло несколько сот рыдающих друзей, родственников, соседей, ее сослуживцев, ее учениц… И, наконец, опустевшие комнаты, кот Гоша, мяукающий у ее портрета, и я, оглушенный и растерянный, переосмысливающий свою жизнь…

Первого сентября она должна была выйти на пенсию – шестого августа её не стало.

АМПУТАЦИЯ СЧАСТЬЯ (Статья в газете «Вести», сентябрь, 2001 год)

Я должен был написать эту статью сразу после похорон, но не мог, не мог осознать, что тебя уже нет рядом. По сей день рука ещё плохо слушается меня, в сердце как-будто воткнут кол, а из глаз всё ещё текут слёзы – никогда не думал, что во мне их так много.