Смеющаяся Тьма. Книга 3

— Значит, это с тебя все началось, Кристина? Это ты изменила свою судьбу — и все началось… Что ты сделала?

Кристина улыбнулась.

— Это целая история, Рик. Когда-нибудь я расскажу ее тебе. Сейчас у нас на это не хватит времени.

Я кивнул — я все понимал. Мы по-прежнему лежали на полу, и я по-прежнему прикасался к ее пальцам. Только с каждым мгновением они становятся все тоньше и тоньше.

— Ты таешь.

— Я знаю. Ты тоже.

— У нас все получилось, Кристина?

— Да.

— Почему ты мне сразу не сказала, кто ты?

— А ты и не спрашивал, — она лукаво улыбнулась. И тут же стерла со своей улыбки сякую тень лукавства. — Я была рада познакомиться с тобой, Рик. До встречи.

— До встречи, Лучшая Половина Тьмы.

Она отреагировала мгновенно — нахмурилась, как будто бы я действительно рассердил ее: а чья Лучшая Половина ты, Рик? Ты — знаешь?.. А потом Кристина снова улыбнулась мне — и рассеялась мельчайшими бликами на витавших в воздухе пылинках.

Я поднялся. Глова немного болела, но я был не мертв, а значит, все было лучше, чем могло бы быть.

Кристина сказала, что у нас все получилось. Что ж, пора взглянуть на это.

Я вышел из дома. Крыльцо нашего особняка показалась мне незнакомым — оно будто бы стало шире и светлее, на каменных плитках лежали ровные четкие тени от деревьев, которые вдоль тропинки к нашему дому никогда не росли. Мне стало не по себе. Правда, перилла галереи как будто бы остались прежними… Нет. Они превратились лишь в очень хорошую копию тех, которые когда-то были на их месте. Такую копию, которая более настоящая, чем оригинал, и даже не копию, а… стилизацию.

Хорошее слово. Точное. Что-то мне подсказывает, что оно мне еще пригодиться.

Двор особняка тоже стал другим. Большой стены, окружавшей его, не стало: ее каменную кладку заменила высокая черная решетка с зеленой изгородью, а на нашей лужайке кроме уже довольно старых деревьев появились странные конструкции, собранные из металлических трубок и досок, окрашенных в невозможно-яркие цвета. Я не без труда угадал в их скоплении детскую площадку, и то благодаря самим детям: они поднимались и спускались по лесенкам, катались на качельках, съезжали с горок в лохматую газонную траву. Хорошую траву — с одуванчиками и тимофеевкой. Хорошие ухоженные дети. А мамы — молодые и не очень, одна с коляской — сидели в сторонке, на лавочках. В песочнице под грибком копошились еще два малыша, среди них, весь перепачканный песком, резвился щенок. Все было таким ярким, как картинка в книжке, таким идеалистичным… Настоящий мир не должен быть таким.

Он не может быть таким.

Просто не имеет права быть таким! Я же помню его совсем, совсем иным!

Это похоже на предательство.

Первым моим желанием было немедленно вернуться в дом. Но, откровенно говоря, я боялся даже обернуться: я боялся того, что увижу, если посмотрю назад… или не увижу. Поэтому я пошел вперед.

Арка, ведущая к нашему особняку, сохранилась. С похолодевшим сердцем я нырнул в нее, гладкую, как будто бы на ней никогда не было ни одной трещины и кирпичная кладка не обнажалась из-под обваливающейся штукатурки. Вышел на Перекресток Наваждений.

И он в этой реальности был другим. Здания, за исключением того, что стали выглядеть, как с иголочки, почти не изменились, только кое-где добавились фигурные башенки, рельефы и лепнина совсем не из моего прошлого. Исчезли с мощеных тротуаров деревья — они и при мне уже были старыми, но я привык считать их чем-то неотъемлемым, таким, без чего мой город прожить просто не сможет. А вместо каменной мостовой под ногами вдруг обнаружилось какое-то странное твердое ненатуральное темно-серое покрытие. Я стал рассматривать его, даже наклонился, чтобы потрогать — и в голове отчетливо возникло слово, которое я никогда раньше не слышал: асфальт. Когда я выпрямился, я заметил, что улицу по-прежнему резали пополам рельсы — только теперь их было больше, и конок не было… То есть, были. Конки были — но двигались они сами, без лошадей, и были они совсем не конками, а трамваями, тоже, кстати, отживающими свой век, а еще улицы были заполненными движущимися и стоящими вдоль тротуаров автомобилями. Будки с афишами никуда не делись, но были они тоже другими, к тому же то тут, то там виднелись большие щиты с картинками и словами — билборды. Мерцали вывески, подсвеченные светодиодными лампочками, спешили по своим делам люди, а воздух — непривычно сухой, какой-то тусклый, пустой воздух — перечеркивали линии проводов.

Я не привык дышать таким воздухом.

Я не привык видеть вокруг себя такой мир.

Информация о нем сыпалась на меня из эфира Потока, засыпала меня, словно песчинки, каждая из которой легче легкого, но все вместе они способны погрести под собой человека за считанные минуты. Что произошло? Ведь, согласно сценарию Хельги, я должен был уничтожить всего лишь отражение нашего мира, его моментальную копию на поверхности зеркала Вселенной. Это не могло повлиять на мой мир так сильно. Или могло?..

— Рик!!! Рик, привет!!!