Смелая женщина до сорока лет

Гортензия Марковна и Сергей Васильевич поговорили с ее опекунами. Гортензия Марковна была из старой и ветвистой адвокатской семьи. Всё получилось, хотя не очень легко.

– Вы теперь будете мои мама с папой? – спросила Вера.

– Все-таки нет, – сказал Сергей Васильевич. – Твои мама и папа погибли, ты должна их помнить. А нам ты – да, нам ты как дочь. Тем более что у нас никого больше нет. Не переживай. А с тетей Тамарой и дядей Димой вежливо здоровайся, если вдруг встретишь в лифте.

– Спасибо! – сказала Вера и поцеловала их обоих, каждого по два раза, в обе щеки.

Правда, в лифте она с бывшими опекунами скоро перестала встречаться: Сергей Васильевич с женой продали свою квартиру, добавили денег и купили новую, трехкомнатную – чтобы у Веры было свое, как нынче принято говорить, личное пространство.

Вообще же Вера была идеальной… то ли дочерью, то ли подопечным лицом, но какая разница? Главное – отношение.

С отношением было всё на пять с плюсом.

Веру записывали в спортивные секции, брали ей репетиторов. Водили в театры и на концерты. Вместе с ней ходили на кладбище, на могилу ее родителей. Гуляли по улицам, Сергей Васильевич объяснял про архитектуру, про старые и новые названия улиц. Покупали книги, приучали к хорошей литературе. Ну и, конечно, чтоб одета была не хуже ровесников. А иногда даже чуточку лучше.

Когда Вере исполнилось шестнадцать, то Сергей Васильевич и Гортензия Марковна подумали, что хватит этой возни с именами-отчествами. Очень уж они трудные для быстрого выговаривания. Сргвсилич и Гртзмрковна, кошмар. Наверное, поэтому Вера чаще всего обращалась к ним без имен: «а вот скажите», «а можно спросить», «простите», «видите ли» и всё такое прочее. Надо как-то по-другому. Но как? «Мама-папа» нельзя, они сами не разрешили. «Тетя и дядя»? Тем более глупо и даже, наверное, травматично, будет напоминать о прежних дяде Диме и тете Тамаре, которые чуть было не сдали ее в интернат, пускай даже китайский… «Сергей, вы»? Допустим. Но если бы Гортензию Марковну звали более привычным именем. Мария, Ирина, Наталья, да кто хотите! Но «Скажите, Гортензия…» – трудно не рассмеяться.

– И еще один дополнительный момент! – торжественно сказала Гортензия Марковна, когда они втроем сидели за праздничным утренним столом: шестнадцатилетие Веры пришлось на воскресенье. – Теперь ты, если, конечно, захочешь, будешь нас называть на ты и краткими именами. Сережа и Тезя.

– Ой, самый лучший подарок! – покраснела Вера и чуть не заплакала, вскочила со стула и стала их целовать.

– Тем более что мы не такие уж старые! – улыбнулся Сергей Васильевич, взяв Веру ладонями за щеки, глядя в ее прекрасные серо-зеленые глаза и целуя ее носик.

Жить стало еще легче и прекраснее.

Один, правда, был случай: ночью – ну, не совсем ночью, а часов в одиннадцать – Вера, принимая душ, поскользнулась и упала.

– Сережа! – закричала она. – Сережа, на помощь!

Сергей Васильевич подошел к двери:

– Верочка, что?

– Сережа, я, кажется, ногу подвернула… Не могу встать.

– Тезя! – позвал он жену. – Тезя, скорее!

Потом Гортензия Марковна спросила его: «Зачем меня было вытаскивать из кровати? Сам не мог помочь девочке?» – «Нельзя, чтобы сорокапятилетний мужик заходил в ванную, где мокрая голая девушка шестнадцати лет! – объяснил он. – Это как-то неправильно!»

Гортензия Марковна кивнула.

С тех пор Сергей Васильевич ни разу не оставался с Верой наедине. Ни в квартире, ни в машине, ни даже на кладбище, на могиле ее папы с мамой. Ни тем более, боже упаси, на даче – у них был маленький садовый домик. Когда он случайно возвращался домой раньше Гортензии Марковны, он с порога говорил Вере, что забыл зайти в магазин. Когда Гортензия Марковна вдруг вечером срочно уходила встречаться с коллегами или клиентами по своим адвокатским делам, Сергей Васильевич тут же одевался и убегал с ней вместе, непременно одновременно выходя из квартиры. Убегал то ли на презентацию к приятелю-поэту, то ли просто в темпе пройтись по парку часок-другой, а то голова гудит.

Гортензия Марковна это заметила, но не сказала ни слова.

Еще года через полтора, когда Вере исполнилось восемнадцать лет и она уже поступила в Юридическую академию – Гортензия Марковна отравилась транквилизаторами.

Проснувшись утром рано, Сергей Васильевич обнаружил, что она уже почти остыла. На груди у нее была записка: «Идите к черту. Будьте счастливы».

Сергей Васильевич порвал эту ужасную бумажку на сто кусочков, прожевал и проглотил, запив водой с прикроватной тумбочки, и только потом зарыдал и позвал Веру.

Через неделю после похорон – получилось, что назавтра после девятого дня, – Вера вошла к нему в комнату и сказала:

– Сережа. Я понимаю, что сейчас не время, но я должна сказать…

– Да, Вера.

Он развернулся на стуле, посмотрел на нее.

Она была неприлично хороша, и всё это было кошмарно, неимоверно, нестерпимо.

– Слушаю тебя внимательно, – он старался быть спокойным.

Она перевела дух, подошла совсем близко и сказала:

– Мне сделали предложение. Я согласилась. Да, конечно, свадьба будет не раньше чем через год, но ты должен знать.